Валерий Попов - Комар живет, пока поет [Повести]

— Так... теперь о премьере, — собравшись с духом, произнесла она. Я тоже собрался с духом. — Николай Альбертыч не сможет присутствовать... у него дела... Но стиль вы его сразу почувствуете, так что незримо... он будет на сцене. Не удивляйтесь... э-э-э... некоторым особенностям спектакля. Пьеса для него — лишь основа... А скорей — даже нет!

Тот рыбак, поди, трех лещей поймал, пока мы тут истязаем друг друга.

— Сейчас я проведу Вас в зал, — с мученической улыбкой она встала. — Но присутствовать на спектакле тоже, к сожалению, не смогу.

Какое-то массовое бегство! Один я, что ли, буду там?

— Не беспокойтесь... какое-то количество билетов продано, — прочтя мои мысли, бледно улыбнулась она.

Опять какими-то темными лесенками мы вышли в зал. После привычной уже тесноты он поражал величием. Купеческий размах. Но задействованы были, почему-то, лишь уголок сцены и, соответственно, примыкающий к ней кусок зала. Все остальное было погружено во тьму. Спектакль еще до начала поражал. Три полосатых матраса — два стоя и один лежа — декорации спектакля. Поражаюсь мужеству пришедших — и пока еще не ушедших зрителей. Будь моя воля — я бы сразу ушел. На матрасы я и дома могу смотреть. Маргарита Феликсовна уже смылась... повернулся — а ее уже нет!

Приехал! На послабление жизни надеялся... тихую ласку. Не будет уже послабления тебе!

Начали хриплой музыкой... По ходу спектакля я все яснее понимал, почему Альбертыч не хочет общаться со мной. Все перевернуто! Второй акт шел почему-то первым, после перерыва — начало. Так что нелегко было врубиться, как говорит нынешняя молодежь. Все мужские роли исполняли женщины, и — наоборот... Но как-то все же дышала «расчлененка» — зал даже реагировал порой. Все же весь мой текст он не выкинул, и это сказалось. В конце даже похлопали — но на сцену почему-то не вызвали меня. Актеры, похоже, даже не знали, что я тут. Сурово! А я-то в сладком бреду представлял себе пьянку с актерами, ласки перезрелой премьерши... Жди! Главную женскую роль, как я прежде отметил, мужик исполнял!

Маргарита Феликсовна уже рядом юлила.

— Попробуем к Николаю Альбертычу зайти?

— А что — это так сложно?

Мучения, видать, еще не кончились мои.

— Нет. Просто — он против был вашего приезда.

Ну просто все тут полно тихой ласки!

— ...Зайдем.

Если кто-то думает, что меня можно извести — тот глубоко ошибается.

Мастер сидел перед телевизором ко мне спиной, и так и не повернулся.

— Николай Альбертыч! — моя фея робко произнесла.

Мастер не повернулся. В глаза Джорджу Бушу в телевизоре глядел.

— Автор... — пролепетала фея.

— А. — Не оборачиваясь, протянул мне руку через плечо.

— Простите, — жадно ладонь его ухватил, и бережно потянув на себя, вместе со стулом уложил его на мягкий ковер. — Извините!

Бесшумно вышел. Он, что интересно, так и лежал, не шелохнувшись. Зато Маргарита Феликсовна оживилась — впервые в ней зажегся какой-то огонь! Как девочка, выскочила вслед за мной, кудри растрепались ее, глаза сверкали.

— Что вы себе позволяете?!

Я молча уходил.

— Как я Вас понимаю! — уже на улице воскликнула она — ...Знаете — моя мать тяжело болела. Куда ж я могла уйти? Вот — впервые иду по улице... раньше только бегом!

— А что... было с ней?

— ...Возраст. Девяносто четыре!

— Сколько и мне!.. в смысле — отцу моему. И... уже все?

Кивнула.

— А он... еще ходит у вас?

— Да фактически нет.

— У нее тоже с этого начиналось... Памперсы?

— Да пока еще нет.

— Как же вы обходитесь?

— Да никак, пока что... придется купить.

— Берите английские.

— Хорошо.

Много батя застал: дореволюционные пеленки — и памперсы, двадцать первый век!

— Дальше очень быстро пойдет, — проговорила она.

— Что?

— ...Все. Дальше все очень быстро... начнет отказывать.

— Как?

— Увидите! Могу Вас до аптеки довести.

А я еще волновался, что приехал зря!

— А Вы... одна со всем справлялись?

— Да.

Зашли. Отоварились... Родным человеком оказалась! Купил две упаковки памперсов, громко шуршащих... Этот Попов везде найдет, что урвать!

— До автобуса еще долго... могу Вас по монастырю провести. Когда-то я там экскурсоводом работала.

Длинная многоарочная звонница. Могучий храм.

— А это что?

— Это театр у нас под открытым небом... Николай Альбертыч тут «Годунова» ставил... Вообще — постановки под открытым небом удаются ему...

Река уже гасла. Тянуло прохладой.

— Его даже пригласили в Казань, на праздник тысячелетия... помогаю сценарий писать ему.