Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

...Вот. Задумчиво уложил листки в портфель. Даже и не знаю... Разумеется, в тот день я и не думал рассказ писать: это где-то даже цинично. И, собираясь ранним утром, ручку с блокнотом выложил из портфеля: не тот день! Но у писателей «не тех дней», увы, не бывает. Еще в электричке заметил, что зачем-то запоминаю все. Увянь!

Ну, а в скорбной очереди чуть не сказал было: «Бог помог». Голос похоронной красавицы, ведущей прием граждан, безумно раздражал: мало того что такую очередь собрала, еще разговаривает безобразно!.. Соображает хоть чуть? Впрочем, и люди, и она как-то «защитились»: никто не рыдал. Словно и не место скорби: не только всякая жизнь у нас растаяла, но даже и смерть!

Но все посторонние мысли отметал. Не на работе! Я даже ручку с собою не взял.

И вдруг из приемной донесся вопль! И кого — нашей красавицы! Что так могло ужаснуть ее в этом привычном и даже постылом ей царстве смерти, среди урн и гробов? Может, сама смерть во всем своем парадном обличье явилась ей? Но такого не предусмотрено расценками и тарифами, не числится в списке предоставляемых услуг. Так что же? «А тебе-то что? Отдыхай!» — одернул я себя. Отдохнешь с вами... тем более в такой день.

Приоткрылась дверь, и, пятясь, явилась красавица. Взгляд ее был устремлен в комнату, и вытянутые руки тоже.

— Она! Опять она за свое! Носит и носит! — закричала служительница. И отпрыгнула от двери... Оно приближалось.

Дверь медленно отъезжала с тягучим скрипом. И вот, вовсе не на той высоте, куда были устремлены все взоры, у самого пола появилась вдруг костистая голова кошки, потом тонкая шея с поднимающимися вверх-вниз косточками. Яркое солнце, вдруг хлынувшее из-за тучи, ошеломило ее. Она яростно подняла голову, усы задергались. В тонких белых ее зубах еще бился голый окровавленный птенец.

«Все! — понял я. — Обречен! В смысле, я. Как и птенец».

— ...Извините, — я обратился к соседу, — у вас ручки случайно нет?

...Ну вот. Нахлынувшие воспоминания помогли пережить неприятности, которые иначе могли бы подкосить. А так, унесясь мыслями, даже и не заметил, что давно уже явился «господин здешних мест» и, роясь совком в песке, насупясь, на меня поглядывал: «Кто такой?»

Ах, как же я так, не заметил его появления? И теперь, видя его, как-то не испугался. А еще час назад трепетал, считая его появление концом света. А теперь хоп хны! «Ремесло дарит силы», говорят.

Заверещал телефончик. Кто там еще желает помериться со мной?

— Але...

Голос знакомый, но хриплый, треснутый. Из других эпох, как это «Строение 2»?

— ...Але... — снова, чуть слышно.

Пека? Я уж думал... не думал ничего. Замело пургой! Или — этим вот тополиным пухом, закутавшим жизнь!

Еще вчера шел по Комарову и вдруг увидал скорбную процессию... нет, еще живых. Выселяли с дач «нерентабельных» — инвалидов, ветеранов, репрессированных... репрессировали опять! Освободить помещения! Словно колонна беженцев в пыли. Увидал знакомую, Людмилу Борисовну с навьюченной тележкой, бывшую замечательную секретаршу Союза писателей, не способного нынче никому помочь, подскочил, ухватился за горячую ручку со сколовшейся краской, потянул...

— Не беспокойся, Валерочка, — пропела она.

Да я и так всю жизнь старался не беспокоиться.

— Ничего.

Бодрость — мое ремесло.

— Я тоже на станцию.

Стояли телекамеры.

— Позор! — трусливо я крикнул в одну из них.

Кстати, Пека — и по возрасту, и по инвалидностям — тоже мог бы в той процессии быть. Но он был далеко... А вот теперь — близко.

— ...Але...

— Ну здорово, хмырь! — собрав всю бодрость, произнес я.

— Помоги мне, — он прохрипел.

Да, на Пеку это не похоже. Обычно он резко, с оскорблений начинал. Укатала жизнь.

— Что с тобой?

— А-а-а... — то ли стон, то ли начало фразы. Продолжения не дождался.

— Со здоровьем у тебя?

— То само собой. Но не в этом дело. Другое маленько... по твоей как раз части. Прилетай!

Легко сказать! Крылья, увы, так и не выросли. Как и гонорары. Что за «другое маленько»? Потрудней схватки с болезнями? Что же?.. Предстоит счастье узнать. На себя у меня сил давно уже нету. Но, спасибо другу, — для него силы есть!

В Домодедове давно не бывал. Не узнать. Все сияет! Помню унылый «совок», стены темно-зеленой масляной краски, тесный затхлый салон в самолете, мрачные стюардессы. И в перестройку летал. Вспоминаю как ужас. Свет то и дело гас. Какие-то грязные растрепанные старухи продавали прямо с полу, с газет, какие-то чудовищные пирожки с картошкой... И вот — люкс! Победивший капитализм! И на Пьяной Горе, я читал, выстроили новый шикарный аэропорт, на новом месте, миллиарды вложили.