— Городски-и-и цви-ты! Город-скии-и цвиты! — неожиданно тонкими голосами запели хозяйки.
Я пытался вспомнить, где совсем недавно слышал эту песню. И вспомнил: ее пела мать Коли-Толи, бедная женщина, на какое-то время спасшая нас от лишений на канале Грибоедова. Как недавно, а кажется — как давно. Навернулись слезы. Здесь, где не было ни города, ни цветов, песня эта звучала особенно жалостливо. Никита наматывал слезы на кулак. На самом деле он только и мечтал о сближении с народом, поэтому и держался порой так испуганно-горделиво, и вот наконец сближение с народом произошло — и, что удачно, с женской его частью.
— Ладно... Пошли! — утирая слезы огромным кулаком, аж сама бригадирша сгребла Никиту.
С песней «Городски-и цви-ты, городски-и цви-ты!» они удалились. Причем Никита пел тенором, а она — басом. Один глаз ее был завязан... Циклопша! Мы переглянулись: кто следующий? К счастью, нам быстро удалось напиться до полной недееспособности и заснуть прямо под грохот музыки... Проснулись мы, пожалуй, от тишины. Среди нас не хватало лишь одного. Я вывел орлов проветриться. Было хмуро и зябко.
— Надо спасать нашего Одиссея. И валить, — сказал я. — Кто пойдет?
— Я-а! — Коля-Толя сказал, зевая и потягиваясь, явно собираясь там заснуть и сделать нас пленниками навеки.
— Я пойду, — произнес я.
— Молодец, — отвесил мне Коля-Толя комплимент. — А то я уже сбросил тебя со счетов!
— Как бы я тебя откуда не сбросил!
— О... гляди!
Никиту мы неожиданно обнаружили тут — он стоял над самым обрывом, в шортах и ватнике, и крупно дрожал. Увидев нас, он обрадовался и как-то испугался.
— Она стихи мне читала... свои! — произнес он почему-то шепотом. Пришлось мне натянуть на себя маску циника, резко заявив, что от стихов одни неприятности. Никита вздохнул.
— Уходим? — полувопросительно приказал я.
— Она говорит, — неуверенно произнес Никита, — что скоро еще змеевщицы должны подойти. Клуб-то один у них! — добавил он как бы в оправданье, хотя оправдывал непонятно кого.
— ...Кто? — почему-то шепотом спросил Игорек.
— Змеевщицы, — глухо ответил Никита. — Доильщицы змей. Из соседнего змеесовхоза. Змеесовхоз развалился... так что сил много у них.
Это настораживало.
— Еще зверовщицы подойдут...
— Все! Валим! — Я сделал первый шаг.
— А твоя баба там... как? — хватаясь за Колю-Толю, как за камень спасения (оборот правильный), Никита с надеждой кивнул на барак.
— Моя баба — это которая с кляпом во рту! А эти — слишком много трендят! — сурово произнес Коля-Толя.
— Ну... тогда пошли. — Никита сломался.
Поднимался бледный рассвет. Пейзаж вокруг был такой, словно наши ударницы-камнебойщицы добрались до Луны. Завораживали время от времени встречающиеся таблички: «Внимание! Вы находитесь в зоне взрывных работ. Три продолжительных гудка — взрыв. Четвертый гудок — отмена взрыва». У одной из табличек нас накрыл унылый гудок... Достаточно ли он продолжительный?.. Достаточно. Достаточно продолжительная пауза — и второй гудок... тоже достаточно продолжительный.
— Но третьего может ведь и не быть? — встрепенулся Никита в паузе. Но тут унылое пение донеслось с небес.
— Позняк метаться! — спокойно Коля-Толя сказал. — Стойте... и рот пошире откройте — меньше волна в перепонки бьет.
Третий, продолжительный, оборвался... Мы стояли, разинув рты... Перепонкам это, может быть, и поможет — но как насчет прочих органов?
...Четвертый тягучий гудок! И только мы, защебетав, двинулись, как снова потянулся гудок. Первый... Потом — второй... Третий. Мы долго стояли, разинув рты... Четвертый.
— Ну все! Мы так не уйдем! — сказал я. — Это они играют с нами так. Секс учит, что «до того» должны быть любовные игры... Пошли!
— Для кого до, а для кого и после, — уныло сказал Никита, плетясь позади.
— Для тебя сделали исключение, — ласково пояснил Игорек.
И лишь мы отплыли — послышался взрыв, и град огромных камней обрушился рядом. Циклопши, как им положено, провожали нас...
...Мы лишь с трудом перевели дыхание, как Коля-Толя сразу же предложил нам причалить в соседней бухте, где, он точно уже знает, все будет «тип-топ». «Отличные бабы! Зуб даю!» Но его зубами и бабами никто не заинтересовался — после великанш-циклопш чувствовалась некоторая апатия. Тем более они так раскачали Ладогу — только держись! Ветер свистел, срывая белое кружево с черных волн. Открывалось вдруг дно, мы скользили прямо на камень.
— Ну так идем или нет? — отражая золотым зубом вспышку молнии, требовал Коля-Толя.
Читать дальше