Шаролта Раффаи - Горы слагаются из песчинок

— Можно идти, обход закончился, — прошептала она, тронув Подростка за плечо.

Тот весь съежился и зажмурил глаза.

— Отец… в двенадцатой, — неуверенно пробормотал он.

— Знаю, знаю, — закивала тетка. — Я ж тебе говорила, что каждый день его вижу. — И вдруг, помрачнев, добавила: — Только вот разговаривать с ним нельзя.

— Понятно, — вздохнул Подросток.

— Ему теперь полегчало после укола — хоть не чувствует ничего, — холодным чужим голосом сказала она.

Подросток, будто его подтолкнули в спину, вывернулся из-под руки женщины и побежал.

— Да постой ты! Ступай за мной, потихоньку.

Тот покорно остановился. Уборщица подхватила швабру и тряпки и повела его наверх. По лестнице навстречу им спускались люди в белых халатах, но Подросток, не отрывавший глаз от шагающих впереди парусиновых туфель, их даже не заметил, они проплыли мимо расплывчатыми молочно-белыми пятнами. В нос ударил тяжелый воздух. Звякнуло, опускаясь на каменный пол, ведро. Уборщица выудила из него тряпку и, ловко отжав ее, показала рукой вперед:

— Вон те две — двухместные… Он в ближней отсюда. — Толкая перед собой обмотанную тряпкой швабру, она не спеша двинулась к палате.

Подросток — за нею.

Цифра 12 бросилась в глаза неожиданно. Дверная ручка была вмонтирована в металлический прямоугольник, точно дверь вела не в палату, а в сейф. Уборщица была уже перед самой палатой. Бесшумно нажав на ручку, она приоткрыла дверь и, наклонившись к порогу, стала протирать каменный пол.

Комната сверкала холодной, отталкивающей белизной. В ней было тихо.

Одна койка — со взбитой подушкой на свежей простыне и плотно скрученным пледом в изножье — пустовала.

На другой, укрытый до середины груди одеялом, лежал незнакомый мужчина в серебристой пижаме с лиловыми прожилками. Лицо его — точно бело-желтая бабочка-капустница, не лицо, а маска с двумя темными впадинами вместо глаз и узкой полоской черных волос, напоминающей траурное обрамление крыльев капустницы.

Сложенные поверх одеяла желтые и безжизненные руки тоже ничем не напоминали Отца.

— Спит, — тихо сказала уборщица. — Намаялся, бедняга.

Подросток стряхнул с себя оцепенение и, озираясь по сторонам, попятился.

Коридор здесь расширялся, образуя небольшой холл. В углу, рядом с палатами, в огромном ящике росла пальма с густыми, иссеченными на концах листьями. Подросток бросился туда и спрятался за ящиком.

Через минуту, скользя по гладким плиткам пола, к его укрытию приблизилась мокрая швабра, и под листья заглянула уборщица.

— Ну, я же тебе обещала, что ты его увидишь, — зашептала она, — а теперь давай-ка домой.

Подросток не отвечал. Он глядел на выбившиеся из-под косынки волосы — их золотистый блеск почему-то внушал теперь неприязнь.

— Ты что, не слышишь? Иди домой, говорю, домой, — нервно повторяла женщина. — Еще найдут тебя здесь… отвечай потом.

— Не найдут, — буркнул Подросток.

— Ох, беда с вами, неженками. — Лицо ее скривилось и тут же разгладилось. — Сынок, — прошептала она умоляюще, — ну иди, я прошу тебя, иди с богом.

Подросток с упрямым видом сидел на корточках.

— Вы не бойтесь, — ответил он, — я не выдам вас.

— Да ты что же задумал? — ужаснулась она.

— Этот человек — не Отец.

Растерянное лицо уборщицы напряглось. Она беспомощно склонилась к Подростку.

— Нет, нет, это он, сынок, — убеждала она. — Он самый. Ну, пошли.

Тот протестующе затряс головой.

Уборщица окинула сжавшегося в комочек Подростка долгим взглядом и медленно распрямилась.

— Ты только не выдавай меня, — бросила она напоследок и, опустив плечи, нехотя двинулась по коридору. Листья пальмы сомкнулись.

Обхватив руками колени, Подросток сидел в немом ожидании. Вскоре тяжелый воздух душной волной всколыхнулся от незнакомых шагов, еще ниже пригнув его к полу. Откуда-то долетел чистый звон раскладываемых инструментов. Он испуганно прислушался. Мимо снова прошла уборщица со своими орудиями — ступала она медленно и тяжело, и складки на синем халате казались живыми. Женщина направлялась к запирающей больничный мир стеклянной двустворчатой двери. Не замедляя шага перед густыми, иссеченными на концах листьями пальмы, она чутко прислушивалась: что он там делает в своем укрытии? Вот она окончательно скрылась из виду.

Гнетущую тишину ожидания нарушил вдруг топот, шарканье ног. Послышались иронические смешки. Женский голос говорил что-то о новом платье с высокой талией, на что мужской изъявил желание лично взглянуть на обновку. Разговор оборвал решительный окрик, и голоса умолкли. Группа прошла мимо Подростка, разглядевшего лишь подолы белых халатов и белые крахмальные брючины под ними вперемежку с женскими ногами, затянутыми в чулки телесного и орехового цвета.