Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Очень.

– Я знаю, что вы живете одна с сыном в доме 45 на Гарибальди-авеню. Дом вы купили вместе с мужем, перед тем как он ушел на войну. Одна дама считает, что вы заплатили за него пять тысяч долларов и страшно переплатили, а другая сказала – три тысячи пятьсот и оторвали за бесценок. Знаю, что вы произносили выпускную речь и что как-то раз вы сказали миссионерскому священнику, собиравшему пожертвования, что он не должен просить денег для помощи бедным Европы, потому что сначала следует помочь бедным Истона в самой Пенсильвании. Что вы однажды после мессы оттаскали за ухо мальчишку, который наврал своим корешам из бейсбольной команды, что вы его поцеловали. На фабрике вы – уважаемый мастер, строгая, но справедливая. Еще одна дама сказала, что не удивится, если в один прекрасный день вы обзаведетесь собственной фабрикой. Насчет вашего сердца царит всеобщее согласие. Некоторые считают, что вы еще не оправились от потери мужа, а есть и такие, которые думают, что никогда не оправитесь.

– Сведений больше чем достаточно.

– Информация о недвижимости поступила от Чачи Тутололы.

– Она как газета «Стелла ди Розето», только получаешь новости, не испачкав руки в типографской краске.

– Хотите кое-что узнать обо мне?

– Лучше бы мне не углубляться в подробности. Тогда, если спросят, не придется лгать.

– По-моему, вам ничего не грозит.

– Не доставить телеграмму адресату – федеральное преступление.

– Кто сказал, что я не собираюсь ее доставить? Завтра на обратном пути я брошу ее в почтовый ящик Тутололы.

– Какой скандал!

– Да, это может встряхнуть.

– Как минимум. Так расскажите же мне о себе. – Мэйми сделала глоток газировки.

– Мама умерла, когда я был маленьким, а отец – вскоре после Великой войны. У меня нет ни братьев, ни сестер. Я живу у дяди и тети в подвале, они забрали меня к себе, когда мне было пять. Они владеют службой такси – это их седан. Еще я работаю в Театре Борелли. Суфлером. Это человек, который подсказывает актерам слова, когда те их забывают. Я взял заказ в Эмблере, и у меня в такси умер пассажир. Я до сих пор еще не оправился от этого. Я был обручен с Терезой Де Пино, все зовут ее Пичи. И недавно разорвал помолвку, потому что считаю, что она меня не любит. А я хочу любить и быть любим.

– Наверное, затем вы и прикинулись важной шишкой.

– Я не падок на подхалимаж.

– Если нет, то почему вы не выдали себя за каменщика?

– Потому что каменщик не был приглашен на юбилей, а меня не попросили доставить телеграмму в Союз каменщиков Розето. Своей работы я не стыжусь. Я – таксист. И не сноб.

– Пичи знала, кем вы были на самом деле?

– Нет.

– То есть вам не за что злиться на нее.

– Это она на меня злится. Думаю, она с удовольствием стерла бы меня в порошок.

Мэйми расхохоталась, запрокинув голову. Она давно уже не смеялась так громко и так искренне, с тех самых пор, как Ауги ушел на войну. Ники Кастоне, такой серьезный Ники, невзначай задел веселую струнку в ее душе.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет, я смеюсь, потому что вы на самом деле считаете, будто она должна убить вас за то, что вы ее бросили.

– Ей тридцать четыре года. Она малость в отчаянии. Хотя она утверждала, что ей двадцать восемь, и, в общем-то, это ее право.

– Безусловно.

– А сколько вам? – поинтересовался Ники.

– Двадцать семь. Но когда ты в печали, тебе сто лет, и ни на день меньше.

Ники отвез Мэйми к ее дому. По пути от «Перелли» они почти не разговаривали, но это было приятное молчание.

– Это ваш дом?

– Да.

Он присвистнул.

– И всего за пять тысяч долларов?

– Мы заплатили две с половиной тысячи.

– Вообще не деньги.

– Меньше слушайте сплетни.

– Спокойной ночи, Мэйми, – улыбнулся Ники. Он положил руку на дверцу машины, чтобы ее открыть, но вместо этого оказался к ней лицом к лицу. – Я хотел попытаться вас поцеловать. Думал об этом всю дорогу.

– Неужели?

– Но я никогда вас не поцелую. Я не должен обнимать вас. Не должен оставаться с вами ни одной минуты дольше, потому что вы и так подарили мне свое время, позволив вас подвезти. Вы смеялись моим шуткам, вы были добры и прекрасны и не осуждали меня. Так вот, для меня вы – совершенство, это был превосходный вечер, и у меня останется чудесное воспоминание о нем.

Ники вышел из машины, открыл для Мэйми дверь и протянул ей руку. Она вложила свою в его ладонь и вышла из машины без всяких усилий, как грациозная танцовщица, услышавшая музыкальную фразу и преисполненная желания двигаться в такт.