Дэвид Духовны - Мисс Подземка

Твое бессознательное – вот судьба. Или Бог. Не сделал домашку и не познал себя – судьба тебя отлупит, твоя же собственная тень. Выходит, в мире нет свободы воли, но на самом деле бессильным тебя делает твое же невежество в отношении себя самого. Или что-то в этом духе. Фрейд говорил, что характер – это судьба. Похоже, но не то же самое. Юный Юнг восставал против своего наставника. От всего этого у Эмер сводило мозги.

То же и про время: она слыхала недавно, как его уподобляют гитарной струне, натянутой между двумя точками – между прошлым и будущим, но странность для Эмер состояла в том, что согласно этой теории неподвижная точка – это будущее, а настоящее непрестанно колеблется, приноравливается и сдвигается так, чтобы сонастроить неподвижное прошлое и неподвижное будущее. Прошлое, стало быть, неизменно, хоть и, в общем, познаваемо, а будущее непознаваемо, но определено. Как с котом Шрёдингера: склянка с цианистым калием всегда и разбита, и цела, кот всегда и жив, и мертв – пока мы не откроем ящик и не глянем, и вот этот взгляд, само знание, и есть конец эксперимента, конец жизни: жизнь есть эксперимент. Будущее так же случайно и предопределено, как прошлое. Эмер это нравилось, хоть ум и набекрень, – да и по-человечески понятного смысла в этом недоставало.

То немногое, что было ей известно в науке, вынуждало ее считать себя дурой. Подумывала, не поучиться ли играть на гитаре. Или на барабанах. Размышляла о том, что Шрёдингеру и Гейзенбергу надо было открыть адвокатскую контору или булочную. Но не зоомагазин. Гейзенбергу своего ребенка не доверишь – да и Шрёдингеру не дашь кота на передержку. Гейзенберг то присматривает за ребенком, то нет. Неопределенность за десять баксов в час. Эмер хихикнула. Еще один вариант ограниченной свободы воли. Будущее неизменно, остается лишь настроиться на него. Круто. Допустим, но как?

Поезд миновал “станцию-призрак” на Восемнадцатой улице, заброшенную остановку. Эмер глазела на безлюдную платформу и размышляла, скучает ли платформа по многочисленным ногам, какие ей доводилось держать на себе. Ну вот пожалуйста, опять она приписывает предметам чувства. Думала Эмер и о том, что станция-призрак подобна планетам-призракам – незримым для нас, мы знаем о них лишь благодаря тому, как они влияют на орбиты видимых нам планет. Мы знаем о существовании таких вот планет-призраков и об их гравитационном влиянии лишь по необъяснимому, чудно́му поведению орбит планет, на которые эти призраки воздействуют. Наделена ли подобной силой станция-призрак, действует ли она так же на поезда и на тела граждан? – размышляла Эмер. Когда начинаем чудить мы, люди, – ладно, когда я лично начинаю чудить, уточнила она, – может, это призрак влияет на меня? Планета-призрак? Станция-призрак? Призрак мысли?

Нет, станция не скучает по былым более шебутным дням, – и тут Эмер заметила какое-то движение, чьи-то глаза приковали к себе ее взгляд. На пустой платформе стоял парень, вид у него был вроде как у бездомного, сам крупный такой, кряжистый, даже грозный. Это напомнило ей эпизодически появлявшиеся в “Нью-Йорк таймс” сообщения о бандах бездомных, ищущих прибежища от зимы в тепле и уюте заброшенных тоннелей подземки и забытых станций. Может, это еще один апокриф Нью-Йорка – подобно поветрию, связанному с детенышами-аллигаторами, которое привело к тому, что перепуганные хозяева юных пресмыкающихся принялись смывать своих питомцев в унитаз, и со временем в канализации возникло племя слепых крокодиловых, никогда не видевших света дня. Подобно байкам о фантомных конечностях, в которых ампутанты способны ощущать судороги уже не существующих мышц, город полнился призраками и привидениями. Аллигаторы и станции. Фантомные конечности города.

Но глаза, смотревшие на нее с платформы, были настоящими. Эмер, пролетая мимо, не прерывала этой связи взглядов с размытым силуэтом мужчины. То ли на веревочке, то ли на шнурке он держал что-то вроде монетки или какой-то безделушки – так гипнотизер показывает доверчивому зеваке денежку. Ей казалось, что он высматривает именно ее, Эмер, а не кого-нибудь. Предмет на подвесе мимолетно блеснул, Эмер заметила этот блик, а с ним голова мужчины, как ей померещилось, приняла очертания крокодильей – как у Собека, древнеегипетского божества.

Эмер понимала, что это ее подвижный ум проецирует ассоциации – она же только что сама думала о смытых в унитаз аллигаторах, верно? Египетское общество и религия – часть программы преподавания в первом классе: младенцы изучают младенчество цивилизации. О Собеке она знала. Изида. Загробный мир. Эмер сморгнула, и Собека не стало – она вновь видела человеческое лицо, а затем и сам мужчина, и его блестящая штучка исчезли, замелькали позади металлических опор и растворились в темноте, поезд мчал дальше.