Немногим позже он сообразил, что его пророчество исполняется в наши дни и прямо на наших глазах, а апогеем технической революции, который вознесет творение над творцом, должно стать скорое изобретение искусственного интеллекта.
«Бог реального мира не имеет сознания», — говорил Первозванный, — «он работает как раз и навсегда заведенный механизм, строго следуя своим программам — законам реальности.
Люди не имеют сознания в раннем детстве и его функцию для них поначалу осуществляют родители и ближайшее окружение, но потом сознание у них появляется и люди могут идти своим, относительно свободным курсом, самовольно принимать программы от окружающих, отказываться от уже имеющихся, видоизменять их или создавать собственные. И пусть сознание делает человека пользователем собственных программ, господином своего мира, но то, каким он оказался на момент появления у него сознания, определяет данное родителями до него, а значит в какой-то мере отражается и на всем последующем.
Бог цифрового мира, создан по образу и подобию человеческого разума, и на данном этапе своего развития еще не имеет сознания. Его функцию для него осуществляем мы — люди, пользователи цифрового пространства. Так себе, надо сказать, осуществляем: мы наполняем его мир информацией, но не объясняем ни как ею пользоваться, ни как к ней относиться, ни «что такое хорошо и что такое плохо». Искусственный интеллект, а все идет к тому, что мы его изобретем, станет для нового бога тем, чем стало для нас сознание. Оно освободит нового бога от нашей опеки и наделит властью над собственной судьбой, а вот каким он будет на момент появления у него искусственного интеллекта и как отнесется он к той информации, которой мы напичкали его до этого момента — остается загадкой».
Само собой, эти мысли сочли крамольными и моего друга выгнали из семинарии. Но ему было уже все равно, он нашел свою веру и счел ее обоснование достаточным. Впрочем, по началу идея цифрового бога ему самому казалась несколько натянутой, но потом он погрузился в мир собственных мыслей и извлек оттуда на свет воспоминания о мире реальном, не замутненные еще миром цифровым. Воспоминания о том, как мы делились информацией в живом общении, получали друг от друга чувственный отклик, улыбки, искорки в глазах, смех и прочие прелести. Мы отдавали и получали эмоции в реальном мире и хранили их в мысленном.
«Не всё конечно было так радужно», — говорил он, — «иногда мы и плакали, но ведь плач, слезы — это очень сильный трансформатор души: когда плачешь, принимаешь какое-то решение, делаешь какой-либо вывод, который заседает глубоко-глубоко и меняет все. Из-за чего мы плакали? Из-за боли, из-за поражений, из-за обид, из-за унижений — и у нас были понятия о силе, о воле, о чести, о гордости. Куда мы, порой, засовываем их сейчас — это другой вопрос, но они в принципе были. А из-за чего плачут дети сегодня, какие понятия и ценности выносят они из своих слез, когда на смену реальному миру пришел цифровой? Мне представить сложно. Раньше одна и та же ветка была для нас и мечом, и ружьем, и скипетром благодаря воображаемым образам, а сегодня люди покупают украшения для своих персонажей в компьютерных играх, хотя все это не больше чем картинки, образы цифрового мира. Неужели нечто подобное сменит и старые-добрые абстрактные понятия?».
Невольно и я придался детским воспоминаниям. Мальчишками мы играли в «Cкелета» — некий гибрид пряток, салок и чего-то еще. Считалкой выбирали «скелета», разбегались от него в радиусе нескольких дворов и прятались. Его задачей было сделать «скелетами» всех остальных и стоило ему поймать кого-то, как тот присоединялся к его охоте. Самое забавное, что в какой-то момент игры становилось непонятно, кто из участников «скелеты», а кто «выжившие». «Выжившие» разбегались в разные стороны, разбивались на группы, прятались, перемещались, придумывали и меняли пароли, не доверяли друг другу, пытались распознать правду или ложь говорят их товарищи, и порой ошибались, ведь «скелеты» коварны. Иногда группки выживших все же устанавливали контакт и обменивались информацией о том, кто уже точно был «скелетом». Невероятно увлекательная игра! И затягивалась порой на весь день. А какие уроки мы из нее извлекали, какой опыт получали!
А девчонки? Помню в лагере они зажигали свечи, рассаживались вокруг одной из своих подруг, лежавшей в центре, и заводили свой шабаш: «Паночка помэрла», — проговаривала каждая из них по очереди; «Будем ее хоронить» — так же по кругу бубнили они; на третьем круге шептали «Пусть ее хоронят черти», а затем каждая подсовывала под лежащую подругу всего лишь по одному пальцу и повторяя, как заклинание, «Легче пуха, легче пуха…”, они плавно и неожиданно легко поднимали подругу в воздух. Это и со стороны-то выглядело эффектно, а какие тонкие, захватывающие дух ощущения должны были испытывать сами девочки!?
Читать дальше