Гюнтер Грасс - Из дневника улитки

А в Марле, известном коробочной архитектурой, Скептик выглядел по-другому: редковолосым и белокурым. Вырастить задиристую улитку. Чтобы быть услышанным, надо говорить тише, потому что повсюду громкоговорители. Между делом — член жюри конкурса плакатов для учеников: вопреки повышенному спросу на серое, следующее десятилетие обещает быть колоритным. Костюмерная Скептика.

А в Оберхаузене у местных социал-демократов провалился в канун Первомая «Вечер отдыха». Утром на металлургическом заводе. Огромные помещения. У пульта управления прокатным станом. Выпуск металла из летки я часто видел в кино. Но на самом деле этот процесс, тонущий в общем грохоте и охотно изображаемый механизированным, не повинуется никакой эстетике. — Я воображаю себе нечто стремительное, жажду ускорения, мысли скачут; но улитка еще медлит, не Хочет ни ускорений, ни скачков.

Вот что еще тут записано, гороховый суп с папашей Майнике. (Когда я слушаю старых социал-демократов, я всегда чему-то учусь, не умея сказать, чему именно.) Как он бранится, указывает вперед, говорит о будущем, беспрерывно взывает к прошлому, умолкает, моргает водянистыми глазами, вдруг ударяет кулаком по столу, чтобы уличить сына.

Решено, Рауль: никакого проигрывателя. Когда Скептик гулял по насыпи бывшего оборонительного укрепления бастион Канинхен, на нем были клетчатые бриджи. Беттина тоже говорит «мы», когда имеет в виду «я». В боннских министерствах много самоубийств: чиновники и секретарши. Барцель опровергает Кизингера. Имеет ли доктор Глязер из Нюрнберга какое-то отношение к «Melencolia»? Скептик не носил очков…

— Ты его знаешь?

— Он твой друг?

— Он тоже всегда был в отъезде?

— И с виду был похож на Скептика?

— Ну, он был немного грустный. — И немного странный…

Вид у него грустный-странный — никакой. Представьте себе Скептика как человека, в котором все криво: правое плечо опущено, правое ухо оттопырено, правый глаз щурился и тянул вверх правый угол рта. На этом перекошенном, чуждом всякой симметрии лице главенствовал мясистый, у корня свернутый влево нос. Волосы росли вихрами, никакого намека на пробор. Маленький, всегда готовый к отступлению подбородок. Сам в себя вдвинутый человечек, трепыхающийся, дергающийся, с особым даром производить посторонние шумы и со слабой грудью.

Но не стоит, дети, представлять себе Скептика подмигивающим хиляком. На фотографии, запечатлевшей педагогический совет гимназии кронпринца Вильгельма, он, начавший преподавать в этой школе в марте тридцать третьего в качестве штудиенасессора, чуть ли не вызывающе возвышается над всеми — примерно среднего роста — преподавателями. Его можно принять за грубого преподавателя физкультуры, хотя Скептик, учивший немецкому и биологии, никаким спортом не занимался, если не считать велосипедных прогулок по прибрежной косе и кашубским селениям. Обладая физической силой, он не пускал ее в ход; когда его однажды избила толпа гитлеровских молодчиков, ему и в голову не пришло оказать сопротивление. Это человек, который мог причинить боль только при пожатии руки. Человек, который, усаживая на стул другого, боялся ему навредить. Застенчивая сила на цыпочках. Обходительный великан.

А лучше, дети, вообще не представлять себе Скептика. Он весь состоял из противоречий, никогда не выглядел однозначно. (Может быть, к рукастому телу грузчика была приставлена скособоченная и гримасничающая в раздумье голова домоседа.) Даже я, годами с ним встречающийся, не могу выделить что-то в его внешности, назвать нос курносым, левую мочку приросшей, руки выразительно нервными.

Представляйте себе Скептика каким хотите. Скажите: аскетически бледный. Скажите: неуклюже замкнутый. Скажите: по-крестьянски здоровый. Скажите: незаметный.

Верно только то, что он не хромал. Не носил очков. Не был лыс. Недавно, по дороге из Гладбека в Бохольт, попробовав нюхательного табака на шахте «Граф Мольтке» не для телевидения, а для собственного просветления, я посмотрел на него и уверился, что сомнения Скептика глядят на мир серыми глазами.

Глядят до сих пор и, возможно, все же подмигивают. От Скептика не отвертишься.

Я его знаю дольше, чем самого себя: мы избежали один и тот же детский сад.

Когда Скептик попытался подняться, я взял над ним шефство: завися от меня, он ставит мне условия…

Иногда он приходит на мои выступления: недавно выкрикивал реплики в Бохольте; молча шумел в Марле. Теперь в моем гостиничном номере тихо — сейчас появится…