Паола Перетти - Расстояние между мной и черешневым деревом

Я так резко вскакиваю со стула, что он отъезжает назад.

– Про Дракулу? Он что, румын? Я думала, он в Англии жил.

Эстелла садится на стул, кладет руки на колени и улыбается мне такой страшной улыбкой, что я чувствую, как по коже побежали мурашки. Но это даже приятно. Я люблю страшные истории.

– Нет, он жил в Трансильвании – это часть Румынии. Его имя в переводе с румынского означает «сын дьявола». Когда я была маленькой, бабушка часто рассказывала про него, и мне было ужасно страшно. Но сама история Дракулы очень интересная.

– Эстелла, пожалуйста, расскажи мне про Дракулу, как тебе рассказывала твоя бабушка! Ну пожалуйста!

– Тебе нравится, когда страшно?

– Да!

– А почему?

– Не знаю. Тебе тоже нравилось. А ты знаешь почему?

– Потому что, когда мне страшно, я точно знаю, что я жива. Только живые чувствуют страх.

– И у меня так, – отвечаю я, хотя толком не понимаю, о чем она говорит.

Но Эстелла не может сидеть со мной в школе до вечера; она видит в окошко, как подъехала мамина машина, и чуть ли не силой вручает мне портфель.

– Сегодня уже не успеем. В другой раз. Мафальда, чуть не забыла… Я хотела тебя спросить, поняла ли ты, что для тебя самое существенное? Самое важное?

Эстелла сжимает мою руку, а я смотрю в землю. Я чувствую: она хочет заглянуть мне в глаза.

– Ты обязательно должна это понять. Это очень важно.

– О’кей. Можно, я расскажу тебе об этом потом?

Мы спускаемся по лестнице. Вдали я замечаю красное пятно – мамину машину. Эстелла отпускает мою руку.

– Конечно можешь. У тебя еще есть два или три месяца.

Я залезаю в машину. Мама сразу принимается говорить, но я сижу и думаю о том, что услышала от Эстеллы. Да, времени у меня почти не осталось – тут Эстелла права. И если это так, крайне важно, чтобы она говорила мне только правду, даже если иногда очень хочется, чтобы правды в ее словах было поменьше.

Оказывается, папа тоже дома. Заехал пообедать с нами. Но, как выяснилось, не только поэтому.

«Сюрприз», – говорят родители и расплываются в улыбках.

Я прижимаю к себе Оттимо Туркарета и заталкиваю ему в рот кусок тунца, который мне совершенно не нравится. Тут уже папа перестает улыбаться и ругает меня. И я вспоминаю, что он давным-давно не читал мне свою любимую книжку, потому что если бы он читал ее, например, вчера вечером, то помнил бы, что не стоит заставлять детей есть все подряд, а то они убегут из дома и поселятся на дереве, как Козимо, когда его заставили есть улиток.

Я засовываю в рот кусочек рыбы и внимательно смотрю на папу. Его лицо расплывается передо мной, как почти все, на что я смотрю больше секунды. Тут я представляю на нем кудрявый парик, и мне так и хочется рассмеяться, потому что наверняка мой папа и барон – папа Козимо – очень и очень похожи.

Я хочу поскорее оказаться в своей комнате, чтобы обдумать план побега на дерево, но мама зовет меня и тянет в ванную, заплетает мне тугие косички и говорит, что мы должны пойти «кое-куда».

И мы идем смотреть нашу новую квартиру. Малюсенькую, на первом этаже, с крохотным садиком и без лестниц, как и хотел папа. Я смотрю в окно из комнатки, которая станет моей, и вижу стену соседнего дома.

Кухня, правда, очень большая и светлая, все блестит, но очень слышно, как шаркают тапочки соседей с верхнего этажа, а кроме того, на доме прикреплена табличка: «ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ НА ТЕРРИТОРИЮ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ!»

Мама с папой спрашивают, что я думаю о новой квартире. Но я молчу. Я думаю только о том, как бы поскорее отсюда уйти.

Уже дома папа прощается с нами: ему пора возвращаться на работу. Я выхожу помахать ему рукой на прощание и вешаю на ручку двери своей комнаты табличку: «DO NOT DISTURB», которую мне подарил Андреа. На ней группа «Битлз»; он привез табличку из Англии, когда ездил на стажировку.

Я смотрю по сторонам, как недавно во время урока. Оттимо Туркарет спит на бабушкином одеяле, расстеленном на моей кровати. На самом деле он совсем не спит, потому что, когда я поворачиваюсь к нему, он приподнимает голову и урчит, надеясь, что его погладят.

Когда я смотрю на него, я вдруг вспоминаю картину из книги, которую мне читали в детстве. На ней двое мальчишек собрали вещи в узелки и уплыли из дома на плоту. Я тоже могу собрать все вещи в бабушкино одеяло и завязать его в узелок.

– Отличная идея, Оттимо Туркарет, – говорю я.

Я вытаскиваю одеяло из-под кота. Он едва не скатывается с кровати, но в последний момент цепляется когтями за одеяло и недовольно мяукает. А я расстилаю одеяло на полу. Оно достаточно легкое, так что, наверное, я смогу его завязать и унести, и в то же время оно прочное, так что внутрь поместится много всего.