Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

– Стараюсь быть тише воды ниже травы.

– Почему? – спросил я.

– Если бы меня повысили, то пришлось бы общаться с большим количеством людей и выполнять организаторскую работу.

– Почему вы считаете это проблемой?

Гордон посмотрел в окно. Всё стекло было заляпано голубиным пометом.

– Потому что чувствую себя самозванцем, мошенником, а когда приходится общаться с людьми, пусть и поверхностно, то они начинают задавать вопросы. Где ты живёшь? С кем живёшь? Чем занимаешься по выходным? И мне от таких вопросов не по себе. Большинство мужчин моего возраста женаты, и то, что я до сих пор холост, тут же вызывает волну интереса. Люди начинают расспрашивать, почему я не женат. Но, думаю, такое поведение вполне естественно.

– У вас есть друзья?

Гордон неловко поёжился.

– Знаете, очень сложно, ну, когда… – Он отвернулся от окна и посмотрел мне в глаза. – Дружба ведь подразумевает открытость, честность. А как я могу быть открыт и честен? – Его взгляд скользнул прочь, и сыпь на шее запылала.

– Гордон?

Когда он снова заговорил, в его монотонной речи заиграли эмоции:

– Я хочу спокойно ходить в столовую на работе и не бояться, что со мной кто-то завяжет разговор. Хочу чаще видеться с сёстрами. Хочу с радостью проводить время в кругу их семей и не бояться играть с их детьми. Хочу… – Он замолчал, впился ногтями правой руки в левую руку и добавил: – Может, я слишком уж многого хочу.

Я так не думал.

Эмпатия – это способность представить, каково оказаться на месте другого человека, и она является одной из важнейших человеческих черт. Почти всё, что мы делаем, так или иначе связано с представлением о том, что думают и чувствуют другие люди. Мы развиваем способность отделять чужие субъективные состояния от собственных в возрасте четырёх лет. Психологи называют такое явление пониманием чужого сознания. Слушая Гордона, я остро чувствовал его боль, его одиночество, горе, вину, истязания и страх. Его ненависть к себе была подобна губительному яду, разъедавшему его сущность. Он никогда не знал сексуального удовлетворения. Его никогда не целовали, никогда не ласкали. И он никогда не знал истинной близости. Мне было его жаль.

Я повидал много людей, подвергшихся в детстве сексуальному насилию, и знаю, насколько разрушительным может быть такой опыт. Мне приходилось наблюдать за тем, как они рыдают об утерянной невинности и как их внутренний ребёнок до сих пор дрожит в темноте, прислушиваясь к приближающимся шагам и ожидая дверного скрипа в своей спальне.

Так как же я мог жалеть Гордона?

Когда-то ко мне на терапию ходил хирург, страдавший от депрессии. Однажды он пришёл совершенно разбитым и подавленным. Он плакал и едва мог говорить. Он чувствовал себя будто в тумане. «У меня сплошная каша в голове, – бормотал он. – Да и сам я весь как размазня». Вдруг у него зазвонил телефон. «Прошу прощения, я должен ответить». Хирург слушал, что ему говорят на том конце, и выражение его лица становилось всё более суровым. Он встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету. Было совершенно ясно, что его коллеги в ходе операции столкнулись с какой-то сложной проблемой. За несколько секунд мой пациент превратился в спокойного и рассудительного человека с недюжинным даром убеждения. Он выпрямился во весь рост, и казалось, будто даже пиджак стал ему мал – так он вдруг вырос. Твёрдым, уверенным голосом он обсуждал разные возможные варианты, а потом спонтанно выдвинул ряд предположений. Речь его стала точной, профессиональной. После долгой паузы он проговорил: «Всё в порядке? Хорошо». Затем выключил телефон и снова опустился в кресло. Мышцы на его лице расслабились, острые черты растаяли, словно воск. «Я просто размазня», – пробормотал он. Его голос надломился, и по лицу снова потекли слёзы.

Быть мастером своего дела – значит, в какой-то мере иметь две личности. Ты не только живой человек, но ещё и профессионал, отвечающий за то, чтобы работа была исполнена надлежащим образом. Я смотрел на Гордона не как человек со своими переживаниями и мнениями, а как психотерапевт; а психотерапевты, чтобы выполнить свою работу, должны воздерживаться от личных суждений.

Был ли Гордон скверным человеком?

Виновность человека напрямую связана с такими понятиями, как свобода воли и осознанный выбор. Человек заслуживает порицания, когда он сознательно выбирает неправомерное действие. Если же человек, чьё поведение всегда было безупречным, вдруг получает травму мозга и начинает растлевать детей, мы осуждаем его уже не так яро, как того, кто имел к педофилии изначальную склонность и пошёл у неё на поводу. Мы объясняем его поведение повреждённым мозгом и скорее склонны считать, что не он плохой человек, а что ему просто не повезло. Но на самом деле может оказаться так, что педофилы с изначальной предрасположенностью к аморальным поступкам находятся в той же самой ситуации: им просто не повезло. Может даже оказаться так, что вообще-то ни у кого из нас нет свободного выбора, как поступать в той или иной ситуации. А если так, то как тогда можно судить о виновности? Как тогда хоть кого-то можно назвать скверным человеком?