Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

Если перебрать термины XX века, то Аните можно поставить следующие диагнозы: синдром Отелло, синдром эротической ревности, болезненная ревность, психотическая ревность, навязчивая ревность и бредовая ревность. Сегодня все эти названия объединены общим термином – бредовое расстройство ревнивого типа, – который ставит патологическую ревность в один ряд с синдромом Клерамбо (он так и называется: бредовое расстройство эротоманического типа).

Если отличительной чертой синдрома Клерамбо является стойкая уверенность в ответных чувствах, то отличительная черта бредового расстройства ревнивого типа – стойкая уверенность в измене. В обоих случаях назначается одно и то же лекарство, влияющее на общие нейрохимические тракты. Патологическая ревность схожа с синдромом Клерамбо ещё одной чертой – повреждениями в правой части мозга. Также при обоих состояниях наблюдаются схожие поведенческие проявления: пациенты того и другого типов начинают преследовать жертву, пусть и по совершенно разным причинам. Люди, страдающие от синдрома Клерамбо, неустанно следуют за возлюбленными, потому что не могут вынести разлуки, в то время как люди, страдающие патологической ревностью, неустанно занимаются слежкой и поиском свидетельств измены. У тех и других сильно развита интуиция, а лечение чаще всего даёт скудные результаты.

Я как-то сказал Аните, что некоторым моим пациентам легче справляться с ревнивыми мыслями, когда они принимают лекарства. Она тут же отвергла идею, потому что после приёма прозака у неё начались страшные побочные эффекты; однако имелась и другая причина. «Когда я была на таблетках, мои чувства поблёкли, я будто стала вся мёртвая внутри. И уж не знаю, показалось мне или нет, но из-за лекарства у меня притупились мои профессиональные навыки: я окидывала взглядом комнату, но в голову не приходили никакие идеи… знаете, как обычно – цвета, расстановка, фактура, материалы… А ведь, как правило, у меня целая куча разных задумок». Я не раз слышал подобные жалобы от других пациентов, чья работа включала в себя элемент творчества. Есть научная точка зрения, что упадок настроения, а особенно его резкие скачки туда и обратно, питают творческую деятельность. У писателей, например, перепады настроения случаются в разы чаще, чем у непишущих людей тех же лет, того же пола и уровня образования. Вполне вероятно, что скачки настроения образуют идеальный, плодотворный цикл, бегущий от задумчивой меланхолии к всплескам кипучей деятельности и обратно. Искусственные стабилизаторы настроения, лекарства, затормаживают этот цикл.

За всю жизнь у Аниты было относительно мало сексуальных партнёров. Она, по её собственным словам, была «очень привередливой». Каждый раз, когда она сближалась с возлюбленным, она чувствовала себя очень уязвимой. Я заметил, что, когда Анита описывала свои переживания, её голос становился тихим и неуверенным и в конце предложения опускался до шёпота, словно ей не хватало дыхания. Так бывает, когда люди испытывают страх или тревогу. Когда Анита говорила таким голосом, то становилась похожа на маленькую девочку.

Мысль о том, что внутри каждого человека живёт субличность – частичка того, кем он был когда-то, – уходит корнями в аналитическую психологию Карла Густава Юнга. В 1934 году он писал: «Внутри каждого взрослого укрывается ребёнок – вечное дитя, которое постоянно растёт, но никогда не может вырасти, оно просит непрерывной заботы, знаний и внимания». Впоследствии, на протяжении шестидесятых и семидесятых годов, эту установку Юнга заимствовали и перерабатывали многие практикующие врачи, и с тех пор эта идея восторженно поддерживается популярными психологами, которые призывают любить своего «внутреннего ребёнка». Как и следовало ожидать, излишний сентиментализм и слишком частое использование, к месту и не к месту, обесценили концепт Юнга; тем не менее его взгляд до сих пор хорошо демонстрирует, как работает человеческий разум. Все эмоции и ситуации, которые могут напомнить нам о глубоких переживаниях наших ранних годов жизни, пробуждают в нас давно забытые воспоминания, и мы снова проваливаемся в детство.

Мне показалось, я услышал голос внутреннего ребёнка Аниты – маленькую девочку, которая пряталась за шторой и подглядывала за происходящим через крохотную щёлочку. Я мог бы попытаться подбодрить её, уговорить выйти из своего убежища, но удержался: она могла испугаться, убежать и уже больше никогда не выглянуть.