Энн Тайлер - Клок-Данс

На большой перемене в класс вошла медичка и попросила отпустить Уиллу Дрейк с урока.

– У твоей сестры разболелся живот, – по дороге в изолятор сказала она. – Думаю, ничего серьезного. С вашей матерью связаться не удалось, но девочка просит, чтоб ты с ней посидела.

Уилла сразу ощутила свою значимость.

– Наверное, сестра все себе напридумала, – уверенно сказала она.

Увидев ее, Элейн обрадованно приподнялась на кушетке. Медичка поставила стул для Уиллы. Потом Элейн опять улеглась, локтем прикрыв глаза. Заняться было нечем. Уилла посмотрела, как медсестра что-то пишет за столом. Изучила цветастый плакат, извещавший о важности мытья рук. В дверь постучали, и заглянула миссис Портер, учительница шестых классов. Медичка вышла в коридор, оставив дверь приоткрытой; Уилла видела семиклассников, толпой направлявшихся в столовую. Один мальчишка пихнул товарища, тот споткнулся.

– Я все вижу, Дикки Бонд! – сказала миссис Портер.

В коридоре голос ее звучал гулко, словно она говорила из морской раковины, и перемежался с эхом семиклассницы, рассказывавшей подруге:

– …Какого-то странного розовато-оранжевого оттенка, из-за чего зубы кажутся желтыми…

И что, все эти ребята из абсолютно счастливых семей? Никто не скрывает домашних неурядиц? Похоже, нет. Хотя с виду их заботят только обед, друзья и губная помада.

Медичка вернулась в кабинет и притворила дверь, загасив коридорные звуки, но было слышно, как оркестр начал репетицию. Блин. Уилла обожала оркестр. Музыканты разучивали «Пляску девушек плавную» Бородина. Начальные ноты звучали тихо, неуверенно и даже неразборчиво (как-то слабо , на взгляд Уиллы), но потом мелодия «Странника в раю» [2] «Половецкие пляски» – балет во втором действии оперы «Князь Игорь» Александра Бородина. В 1953 г. Роберт Райт и Джордж Форрест адаптировали музыку Бородина для мюзикла «Кисмет», в том числе для песни «Странник в раю», которая с тех пор исполняется также отдельно. крепла, лоботрясы проникновенно выводили «Возьми мою руку, я карманник в строю», и тогда мистер Бадд стучал дирижерской палочкой по пюпитру. Он очень красивый: длинные золотистые кудри, бугры мышц. Прямо рок-звезда. Если я займу первое место в торговле батончиками и заслужу обед с мистером Баддом, думала Уилла, я же от волнения двух слов не свяжу. Ей уже почти расхотелось побеждать.

Оркестр смолк и начал сызнова. Опять тихое вступление, опять «возьми мою руку…», но теперь громче и увереннее.

– Мама будет дома, когда мы придем из школы? – спросила Элейн. Она убрала руку с лица и беспокойно хмурилась.

– Конечно, – обнадежила ее Уилла.

Однако в автобусе она сказала Соне, что не зайдет к ней после уроков.

– Я должна присмотреть за сестрой, – прошептала Уилла, не желая, чтоб ее слышала Элейн, опять одиноко сидевшая через проход от них.

Не понять, есть ли кто-нибудь в доме. Окна не горят, но ведь еще светло. В палисаднике трава пожухла, от холода листья на кусте рододендрона свернулись в тугие сигары. Под курткой Уилла нащупала ключ. Можно, конечно, сперва позвонить в дверь, но не хотелось расстраивать Элейн напрасным ожиданием отклика.

В прихожей стояла тикающая тишина. Над батареей в гостиной чуть колыхались занавески, и больше никакого шевеленья.

– Ее нет, – сдавленно проговорила Элейн.

Уилла бросила портфель на кушетку.

– Дай ей время.

– Но мы уже дали ей время! Мы дали ей целую ночь!

«Время, чтоб одуматься», – говорил отец. Бывало, мать на него орала и топала ногами, или залепляла пощечину Уилле – ужасно больно и стыдно, когда при всех тебя бьют по лицу, – или трясла Элейн, точно тряпичную куклу, и так вцеплялась в свои волосы, что они еще долго стояли торчком. Потом мама уходила и дом заполняла потрясенная тишина.

– Ничего, ей нужно капельку времени, чтоб одуматься, – невозмутимо говорил отец. – Она переутомилась.

– Другие тоже переутомляются, но так себя не ведут, – однажды сказала Уилла.

– Понимаешь, она очень нервная.

Уилла поражалась его всепрощению. Сам он никогда не выходил из себя. Не припомнить даже, чтоб он повысил голос.

Жалко, что отца нет дома. Обычно он приходит к четырем, но сегодня вряд ли – он же без машины.

– Хочешь перекусить? – спросила Уилла. – Как насчет молока с печеньем?

– Ну, печенье, пожалуй.

– Без молока нет печенья.

Так всегда говорила мама, и сейчас Уилла подражала ее веселой певучей интонации. Во всяком случае, пыталась.