Андрей Клепаков - Опекун

— Конечно, нет, — улыбнулся я.

— Ты помнишь, как меня зовут? — садясь за стол, спросила Машу инспекторша.

Та отрицательно помотала головой.

— Татьяна Андреевна.

Маша кивнула.

— Ты уже сегодня обедала? — спросила Татьяна Андреевна.

Маша снова кивнула.

— А посуду уже успели помыть? — оглядела кухню инспектор, — или у вас посудомойка? — вопросительно взглянула она на меня.

— Я в кафе обедала, — сказала Маша.

— У нас кафе под домом, — объяснил я. — Вполне приличное. Мы там часто едим. Я не очень люблю готовить, поэтому и посудомойки у меня нет.

— А виноград это ты не доела? — кивнула на тарелку с недоеденной гроздью и горкой косточек инспекторша.

— Я, — ответила Маша, — потому что вы пришли.

— А ты часто ешь фрукты?

Маша пожала плечами, —

— Не знаю. Ем.

— А вот вчера, какие ты ела? — продолжила допрос Татьяна Андреевна.

— Вчера? — Маша задумалась. — Ну, персики, виноград, яблоко еще. А еще утром он мне делает апельсиновый сок, — вдруг встрепенулась она, — каждый день, вот.

— Да нет, голодом не морю. Все в порядке у нас, — улыбнулся я.

— Да, вижу, девочка поправилась по сравнению с тем, что было, — кивнула инспектор. — А вы дома совсем не готовите? — спросила она меня.

— Не люблю очень, признаюсь честно. Иногда ко мне девушка приезжает, живет по нескольку дней. Вот тогда у нас полноценный обед из трех блюд, — я улыбался.

— А, понимаю, — Татьяна Андреевна тоже улыбнулась. — Жениться не собираетесь?

Я сделал крайне неопределенный жест.

— Не знаю пока.

— А ты что-нибудь умеешь готовить? — спросила она Машу.

— Она отлично умеет жарить яичницу, — сказал я.

— Я еще умею печенье печь. Меня мама учила, — гордо сказала Маша.

— Ну, молодец, — улыбнулась инспекторша. — Ты давай, помогай дяде. Знаешь, какие мужчины беспомощные? Учись у тети, когда она у вас бывает. Как она тебе, нравится?

— Нравится, — кивнула Маша. — Английским со мной занимается.

Я только крякнул внутренне.

— Замечательно, — снова кивнула инспектор. — Принеси, пожалуйста, твой дневник, я хочу посмотреть, как ты учишься.

Маша убежала.

— Ну, я вижу, у вас все хорошо. Пятерку вам поставлю. Осталось только выпить чай и съесть торт.

Маша принесла дневник и тетрадки. Отметки были вполне приличные. Только пара троек по математике, остальные хорошие. Ну, и большая запись красным, что меня срочно вызывают в школу.

— Давайте я свежий чай налью, — сказал я, вставая. — А то остыл совсем.

— А это что такое случилось? — инспекторша показала мне дневник.

— Да, ерунда, недоразумение. Телефон в классе украли, подумали на Машу как на новенькую. Разобрались, все в порядке.

— Ну, хорошо, — кивнула Татьяна Андреевна. — Распишитесь, вот здесь, пожалуйста, что я вас посетила, — протянула она мне официального вида бумагу. — Теперь приблизительно через месяц приду. У нас тоже график, — улыбнулась она.

Следующие два дня мне пришлось мотаться в Балашиху. Проклятое богом место. Пробки туда, пробки обратно, пробки всегда. Возвращался вымотанным полностью. В самой Балашихе время проводил тоже не в ресторане с цыганами.

Предполагая поздние возвращения, я познакомил Машу с официанткой из кафе под домом. Дал официантке денег и договорился, что она два дня будет Машку в своей забегаловке кормить, чем получше.

Когда, оставив Балашиху за спиной, по крайне мере, на неделю, и облегченно вздохнув, я ступил под отчий кров, то в нос мне ударил сладкий дым отечества.

— Машка! Горишь! — крикнул я с порога.

— Я уже окно открыла, — раздался из кухни Машин голос.

— А что творишь? — раздеваясь, спросил я.

— Печенье испекла, — гремя посудой, ответила Маша.

— Ну, супер! Сильно сгорело?

— Не, чуточку.

— О’кей, ставь чайник, — крикнул я уже из ванной.

Когда я вошел на кухню, на столе стояло большое блюдо с горой печенья. Маша заваривала чай.

— Вот только сахарная пудра у тебя какая-то не очень сладкая, — Маша оглянулась на меня от кухонного стола.

— Какая сахарная пудра? У меня сроду никакой сахарной пудры не было, — удивился я.

— Как не было? Да вот же она, — Маша показала на стоявшую на столе банку темного стекла из-под химических реактивов. На банке, на куске приклеенного лейкопластыря моим корявым почерком было написано: «Сахарная пудра».

Я упал на стул и тут же вскочил. Схватил Машку за руку, посчитал пульс, заглянул в глаза, тревожно спросил:

— Голова не кружится, не тошнит, ты себя хорошо чувствуешь? Ты много попробовала? Не вдыхала? Не нюхала?