Элиф Батуман - Идиот [litres]

– У вас есть гарвардские студенческие билеты. С ними вы можете попасть куда угодно. Почему вы ими не пользуетесь? Почему вы не пойдете в Музей Фогга, в Музей сравнительной зоологии, в «Стеклянные цветы», не потребуете показать то, что они прячут? По студенческому билету они обязаны вам показать. Они должны впустить вас внутрь, понимаете?

– Пойдем! – воскликнул Хэм.

– А вы хотите? Вы и впрямь хотите? – спросил Гэри.

Настало время обеда. Мы решили после перерыва отправиться в эти музеи и потребовать показать нам всё, что они прячут.

Будучи единственным первокурсником в группе, в столовую для первого курса я пошла в одиночестве. На облицованных панелями стенах висели портреты стариков. Высоченный потолок был едва виден, хотя если напрячься, на нем различались бледные пятна – вероятно, сливочное масло, которое еще в двадцатые годы забрасывали туда резвые магистранты. Я подумала: вот ведь уроды. Свет поступал из маленьких окошек высоко в стене и от нескольких массивных люстр с рогами. Когда перегорала лампочка, рабочему приходилось лезть по двухъярусной стремянке и дотягиваться до нужного патрона, отмахиваясь и уклоняясь от рогов, норовивших его боднуть.

Добыв себе сандвич с фалафелем и выйдя из очереди, я заметила Светлану из нашей группы по русскому, она сидела у окна с открытым блокнотом.

– Соня, привет! – крикнула она. – Как раз хотела с тобой поговорить. Ты же ходишь на лингвистику, да?

– Как ты узнала? – я подвинула стул и села напротив.

– На прошлой неделе заходила на занятие. Видела тебя там.

– А я тебя – нет.

– Я пришла раньше времени и обратила внимание, когда ты вошла. У тебя очень заметная внешность. В буквальном смысле. Конечно, ты высокая, но дело не в росте. – Я и в самом деле выше из всех ныне живущих членов моей семьи обоего пола. Двоюродные родственники говорят, что я так вытянулась благодаря американской пище и праздной жизни. – У тебя очень необычное лицо. Знаешь, я тоже подумываю о лингвистике. Как она, расскажи?

– Нормально, – ответила я и рассказала о вырытой тюрками костровой яме, о том, как вместе с эпохой и географией меняются гласные, и о том, что у фонетика – дефект речи.

– Как интересно ! – Ударение на слове «интересно» было почти плотоядным. – Уверена, это куда интереснее , чем «Психология 101», но, понимаешь, занятия психологией для меня практически неизбежны, поскольку мой отец – психоаналитик. Юнгианец, очень крутой. Он основал единственный в Сербии серьезный журнал по психоанализу. Потом два его пациента сделались лидерами оппозиции, и партия стала до него докапываться. Чтобы отдал записи разговоров. Разумеется, на него и без того точили зуб.

Я обдумывала услышанное, пытаясь удержать фалафель внутри сандвича.

– Так им удалось получить записи?

– Нет, никаких записей не существовало. У отца фотографическая память, и записи он никогда не вел. А я наоборот – настоящая графоманка. И это очень грустно. Только взгляни на мои заметки, а ведь всего только вторая неделя пошла. – Светлана пролистнула блокнот, демонстрируя страницы, исписанные с обеих сторон мелким витиеватым почерком. Она взяла вилку и вдумчиво зачерпнула солидную порцию салата.

– Нашу квартиру обыскивали солдаты, – рассказывала она, – искали воображаемые записи. Они пришли в одиннадцать вечера, в форме, с ружьями, и разгромили всю квартиру – даже мою комнату и комнаты брата и сестер. Они вывернули на пол коробку с нашими игрушками. У меня была новая кукла , и кукла сломалась.

– Ужасно! – сказала я.

– Если потянуть за шнурок, она произносила «мама», – продолжала Светлана. – Когда ее швырнули на пол, она всё повторяла: «Мама», «Мама», – пока ее не пнули. В отцовском кабинете они выпотрошили страницы из книг, разорвали все до единого листы бумаги, разворотили стену. В ванной выколупали кафель. В кухне они высыпали из банок муку, сахар, чай – всё искали записи. Младший брат укусил одного из них, и его ударили в зубы. Они забрали кассеты, все до единой. Все мои альбомы U2. Я плакала без удержу. А мать была так зла на отца. – Светлана вздохнула. – Даже не верится, – сказала она. – Мы впервые по-настоящему беседуем, а я уже нагрузила тебя своим эмоциональным багажом. Хватит – расскажи о себе. Ты собираешься специализироваться на лингвистике?

– Еще не решила. Возможно, займусь искусством.

– О, ты художник? У меня мать – художница. Вернее, была. Потом стала архитектором, потом – дизайнером, а сейчас она спятила и, по существу, нигде не работает. Ну вот, я снова со своей родней. А ты ходишь на какие-нибудь занятия по искусству?