Лорен Уолк - Волчья лощина

— Прекратите, ради всего святого! — взвизгнула тётя Лили. — Тоби в этом доме не бывал никогда! И полупальто ваше, папа, не носил.

— Джордан — это и есть Тоби, — произнёс Генри. — Верно, Аннабель?

Я кивнула:

— Верно. И вы правы, тётя Лили, — он был прекрасный человек.

Все заговорили разом. Я предоставила папе отвечать на вопросы. Слов почти не различала. Только видела: тётя Лили меняется в лице. Сперва она побледнела, затем стала пунцовой, затем — снова белой, как простыня.

Руки у меня почему-то зябли. Я их сунула в карманы. И, пока тётя Лили отрицала очевидное, я сделала уж совсем неожиданное открытие.

Тоби, так много знавший про стыд, оставил для нас маленькую вещицу, которая застыдила даже тётю Лили.

Короче, мои пальцы нащупали что-то холодное и твёрдое. Я потянула — и тут оказалось, что вещица приколота к подкладке.

— Тут что-то есть. В левом кармане, — объявила я, поднимаясь с места.

Все замолчали. Я сняла пальто, вывернула карман. И отколола маленькую золочёную звёздочку. Посерёдке был профиль в древнем шлеме, сама звёздочка как бы лежала на зелёном эмалевом венке. Двумя верхними лучами звёздочка крепилась к планке с надписью «Отвага». На планке сидел миниатюрный орёл.

Я перевернула звёздочку:

— Как вы называли Тоби, а, тётя Лили? Чудовищем? Психом?

С этими словами я отдала звёздочку папе, а он прочёл надпись вслух:

— «Тобайесу Джордану от конгресса США». — И побледнел не хуже тёти Лили.

— Аннабель, это же медаль Почёта. Высшая награда в нашей стране.

— Дайте посмотреть, — прошипела тётя Лили.

Она долго вертела медаль — искала, к чему бы придраться. Но не нашла.

— Ну и откуда нам было знать, что Тоби — герой войны?

Тётя Лили передала медаль дедушке. Тот взял её двумя пальцами, будто стеклянную. А я сказала:

— Тоби себя героем не считал. Он бы сам всё объяснил, если б его нынче ночью не застрелили.

Потом я пошла в школу. Как там было в тот день — помню очень плохо. Кажется, миссис Тейлор долго рассуждала о смерти Бетти. Наверно, Бенджамин пересел за свою законную парту. Энди не пришёл, да никто и не ждал, что он появится в ближайшее время. Одно я знала: больше я перед Энди не оробею.

Запомнилось мне, что Генри после занятий не умчался и Джеймса не пустил. Оба остались на школьном дворе. Когда я вышла, Генри спросил:

— Хочешь, Аннабель, вместе домой пойдём? Я покачала головой:

— Нет. Бегите, мальчики. Я сама. Дома увидимся.

По правде говоря, я была совсем не против компании. Особенно компании Генри: ведь он теперь со мной считался. Но мне нужно было кое-куда зайти. Причём одной.

Ноябрьские дни коротки, ещё пара часов — и начнёт смеркаться. Однако, вместо того чтобы поторопиться, я довольно долго стояла на тропе — на том самом месте, где всего месяц назад размахивала палкой Бетти. Не могла я уйти без объяснений. Я сказала Бетти, что попробую её простить — и себя тоже, но ничего не гарантирую. Ответа я, понятно, не дождалась.

Затем я отправилась в лощину — туда, где раньше были волчьи ямы. Но и волки, умерщвлённые в этих ямах, молчали. Я не сразу догадалась: то, что я слышала весь последний месяц, и было волчьим воем. Только переведённым на человеческий язык. Наверно, подумалось мне, теперь я пойму, о чём толковал Тоби, — если, конечно, осмелюсь когда-нибудь сдвинуть крышки с его историй.

В коптильне уже остро ощущалось отсутствие хозяина. Паучиха, например, не только заплела весь угол под потолком, но и яйца отложила. Весной вылупятся паучата, целым омерзительным каскадом ринутся на постель из сосновых веток. Возле очага успел тухло нагадить енот. Я поняла: больше мне в коптильню уже не попасть.

С фотографиями пришлось повозиться. Тоби использовал сосновую смолу. Или потому, что больше ничего не было, или потому, что не собирался уходить из наших мест. Сообразив про отсутствие нормального клея или кнопок, я заплакала. Догадка о намерении Тоби вызвала новый приступ слёз.

Из дому я прихватила нож для чистки овощей. Им-то и отковыривала фотографии. Нож сразу завяз, и я нагревала смолу пальцами, чтобы она стала податливее. Несколько фотографий — те, на которые пошло больше всего смолы — я всё-таки испортила безнадёжно. Остальные помялись и лишились слоя бумаги в местах крепления. Зато, если смотреть на свет, они словно мерцали. Мне так даже больше нравилось.

Кое-какие снимки я не стала отклеивать. Во-первых, испугалась: буду и дальше возиться — домой до темноты не успею. Во-вторых, поняла: их место — в жилище Тоби. Среди этих немногих снимков были два особенно трогательные. На одном дремал олень. На другом, в земляничнике, мышковала лисица. Белый кончик хвоста походил на меловую стрелку-указатель.