Тадеуш Ружевич - Избранное

Другой — еще легальный — путь на стадион был сложнее. Существовал старый неписаный закон, признанный распорядителями, сторожами, игроками, самою жизнью освященный. А именно — каждый игрок имел право провести на стадион одного человека. Это мог быть родственник, знакомый, мог быть и чужой, случайный человек, болельщик. Правом этим пользовались не все игроки и не всегда. Охраняемые им счастливцы шли на стадион через калитку. Взрослым редко доставалась такая привилегия — возможно, стыдливость и гонор не позволяли взрослым болельщикам пользоваться этим правом. Зато им пользовались мальчишки, совсем еще дети, и подростки… Гардеробная, где футболисты переодевались в спортивные костюмы, сперва находилась за пределами стадиона, в соседнем дворе, рядом с заводом газированных вод. Команды, уже одетые в разноцветные костюмы, проходили некий отрезок пути, окруженные свитой любителей и болельщиков, — надо было воспользоваться этим отрезком пути, чтобы вступить в контакт с игроком… Сколько там было ребятишек, просивших: «Дяденька, возьмите меня! дяденька, возьмите меня!..» Однако игроки шли равнодушные, отчужденные, неприступные. Они не слышали голосов, не отзывались на просьбы. Лишь изредка рука игрока прикасалась к голове или к плечу просившего — и жеста этого, как бы «рукоположения», было достаточно, чтобы избранник прошел в калитку. Такой обряд «введения» держался не очень долго, он исчез, когда стадион расширили и произошли перемены в его техническом оснащении. «Возьмите меня, дяденька…» Стайка сопляков, «клопов», щенков идет рядом с игроками и монотонно ноет: «Возьмите меня, дяденька…» С некоторой гордостью я должен отметить, что почти никогда не пользовался этим способом. Только один-единственный раз… Я все же был из семьи хотя бедной, но гордой… Как я уже вспоминал, на робкие и тихие голоса, а также на назойливые и нахальные игроки реагировали очень редко. Они шли, оправляя на ходу майки и трусы, перебрасываясь последними словами. Итак, надо было, чтобы игрок коснулся рукою «избранника», этот физический контакт признавали достаточным сторожа и контролеры, которые стояли перед входом и у входа. Рука футболиста словно была порукой, надежной охраной… Игроку не надо было обнимать «избранника» или держать за руку — достаточно было притронуться одним пальцем, и грозные стражи с повязками на рукавах выражали молчаливое согласие. Однако многие игроки оставались глухими к мольбам, отмахивались рукою, сердито ворчали: «Катись отсюда, щенок…»

Итак, способ этот не был ни достойным, ни почетным, и я подчеркиваю еще раз, что за всю свою карьеру безбилетного болельщика только раз воспользовался этим обычаем. Наверно, был тогда какой-то особенный матч… И на мою голову легла рука пана Канафки. «Пан Канафка, возьмите меня!..» — рассеянный взгляд стальных глаз футболиста-нападающего падает на мое обращенное вверх лицо… я вхожу… Но, может быть, то был другой игрок и другой мальчик… «Wir sind andere, Andere sind wir» [77] «Мы — это другие, другие — это мы» (нем.) . , как говорит философ. Хотя обычай был старый, освященный временем, но было в нем что-то унизительное. Другие способы были более рискованные, зато более достойные мужчины. Да, много знали мы разных способов оказаться по ту сторону ограды. А ограда была высокая, из плотно сбитых досок, увенчанная поверху колючей проволокой. Людей постарше, посолидней и менее решительных она отпугивала. Кто предпочитал остаться с наружной стороны ограды, тоже должен был решить кое-какие проблемы. Некоторые ограничивались тем, что приставляли к ограде складные стулья, табуретки, другие сооружали всяческие подставки и подпорки. Весьма распространенной, легко строившейся и удобной для переноски была подставка, состоявшая из дощечки и палки. Это устройство вколачивали в землю так, чтобы дощечка упиралась в забор.

Болельщик становился на дощечку, клал руки на края ограды и, оставаясь за оградой, с удобством обозревал ход игры. Менее одаренные технически (и менее требовательные) болельщики делали дырки и отверстия в досках и между досками. Забор в иных местах был весь продырявленный, как швейцарский сыр. Отверстия и щели разной величины находились на разных уровнях в зависимости от роста потребителя. Но поле зрения было очень ограниченным. Только самые высокие могли наблюдать отдельные эпизоды матча, а кто поменьше — те любовались спинами и брюками зрителей, окружавших поле плотным кольцом. Лишь изредка мелькали цветные майки и трусы игроков.