Юлия Монакова - Путь Светлячка

Трудно было представить себе более разные, непохожие друг на друга семейства.

Родители Светки были типичными представителями рабочих профессий: мама трудилась инженером на машиностроительном заводе, а папа водил городской автобус. Они не хватали звёзд с неба, зато крепко стояли на ногах и старались, чтобы всё у них было не хуже, чем у других: телевизор, магнитофон, полированная мебельная «стенка», добытая по большому блату на смену уже не такому престижному серванту, хрусталь и сервизы для торжественных случаев, ковры, стеклянные люстры с бесчисленными висюльками, а также многотомники советской классики — увы, исключительно «для интерьера», а не для чтения. По выходным мама занималась генеральной уборкой и стиркой, по праздникам пекла пироги, а папа уезжал с друзьями на рыбалку или проводил свободное время с пивом перед телеэкраном.

Даня же происходил из классической еврейской семьи. Дед его, известный московский хирург Наум Вайнштейн, был арестован на волне массового психоза по поводу нашумевшего «дела врачей-вредителей» и реабилитирован уже посмертно — сердце не выдержало. Вдова Наума, акушер-гинеколог Шули Меировна, сгребла в охапку дочку Диночку и переехала в Подмосковье, подальше от глаз любопытных и притворно сочувствующих соседей, а также откровенно злорадствующих сослуживцев — в городок Речной, где начала строить жизнь заново. Не то, чтобы в этом городишке вовсе не было антисемитов… но, по крайней мере, такие высококвалифицированные специалисты, как Шули Меировна, ценились на вес золота, и она благополучно проработала до самой пенсии в одном из местных роддомов.

Диночка незаметно выросла в целую Дину Наумовну и стала первоклассным стоматологом, а затем вышла замуж за коллегу — зубного врача Михаэля Шульмана. Разумеется, когда у молодой супружеской четы родился сын Даниэль (он же Даня), по умолчанию подразумевалось, что он продолжит династию: само собой, мальчик станет врачом, и только врачом.

Данина квартира выглядела совершенно иначе, чем Светкина. Никаких мещанских ковров на полу и стенах (даже для дополнительной звукоизоляции), безвкусных мебельных гарнитуров и пошлых стеклянных люстр. Только вышедший из моды антиквариат — штучные вещи, каждая со своей историей и индивидуальностью. Дубовый шкаф с затейливой резьбой, массивный буфет для посуды, стол и стулья из красного дерева, бронзовые светильники… Книжные полки прогибались от тяжести: в интеллигентной семье Шульман действительно читали, и читали запоем. По выходным же никто не тратил время на скучную уборку или просмотр телевизора — все вместе шли в кино или просто гулять.

Птицей совсем иного полёта казалась мать Шурика — Любовь Кострова. Она была буквально помешана на материальных благах и достатке. Женщина работала заведующей в комиссионке и водила короткие знакомства со всеми «нужными» людьми Речного и даже Москвы, многие из которых становились её любовниками (директора гостиниц, заведующие складами и спецбазами, партийная номенклатура и так далее). Она поддерживала тесную связь с самыми знаменитыми фарцовщиками, реализовывая их товар у себя в магазине по завышенной цене — заграничную одежду и аксессуары, косметику, виниловые диски иностранных исполнителей, редкие книги… в общем, представляла собой типичную спекулянтку, или, как назвали бы её уже после развала СССР, «пионеркой бизнеса».

Попав в квартиру Костровых, каждый понимал, что это уже абсолютно другой уровень, нежели чем у семейства Звёздных или даже Шульман. Здесь всё дышало не просто богатством и благополучием, а самой настоящей роскошью. Мебельная стенка сияла такой безупречно-гладкой полированной поверхностью, что становилось ясно — она произведена не в СССР и даже не в каких-то там ГДР или Чехословакии, а как минимум в Финляндии. Встроенный бар ломился от бутылок с иностранными этикетками. Восточные ковры на полу и стенах были привезены из Узбекистана — настоящие произведения искусства, ручная работа. Домашняя библиотека поражала воображение редкими изданиями художественной литературы, которые невозможно было разыскать в обычных книжных магазинах — Кострова приобретала всё это в московском валютном магазине «Берёзка», обменивая товар на чеки и сертификаты, полученные от многочисленных кавалеров.

Дочь тёти Любы всегда была одета лучше остальных и выделялась в толпе сверстниц — самая нарядная, самая красивая, в изысканных заграничных платьицах или костюмчиках. Справедливости ради, иногда кое-что из этого богатства перепадало и Светке — тётя Люба по дружбе приносила обновки прямо к ним домой, и даже недорого просила. Правда, Светкина мама незаметно морщилась: она понимала, что её дочке достаётся лишь то, что было отбраковано и отвергнуто самой Костровой. Дочь тёти Любы, с малолетства избалованная нарядами, иногда принималась кочевряжиться, находя, что то или иное платье недостаточно хорошо для неё. Но, переборов неприятный осадок, мама Светки всё-таки покупала у подруги предложенные вещи — благо, размер у девчонок был один.