Этгар Керет - Внезапно в дверь стучат

Рецессия все усугублялась. Акции ND на Уолл-стрит достигли дна. Не только они, но и акции компании, принадлежавшей Моки. А достигнув дна, они вскоре проделали в нем дыру и продолжили падать. Странно — логика подсказывает, что оружие и лекарства как раз должны идти на ура в период мировой рецессии, но оказалось, что наоборот. У людей не было денег на покупку лекарств, и очень быстро они выяснили то, о чем успели забыть: огнестрельное оружие — это роскошь, а чтобы размозжить кому-нибудь череп, зачастую достаточно большого камня, найденного во дворе. Все очень быстро научились обходиться без стволов Моки — гораздо быстрее, чем Моки привык к грустной погоде середины февраля. И Моки Аялон — или «Моки Миллион», как его любила называть местная пресса, — разорился.

Квартира сохранилась — расторопный бухгалтер компании успел ретроактивно переоформить ее на имя анорексичной жены, — но все остальное уплыло. Забрали даже мебель. Через четыре дня приехал техник из ND, чтобы все отключить. Когда ему открыли дверь, он был с ног до головы мокрым от дождя. Моки сварил горячего кофе, и они немного поговорили. Моки рассказал технику, что вскоре после суда Линча в Чикаго он перестал пользоваться системой. Техник сказал, что многие клиенты перестали. Они поговорили про суд Линча, когда разъяренная, голодная и замерзшая толпа сорвала злость на летней прекрасной вилле богатых людей.

— Солнце над их домом просто свело нас с ума, — рассказал один из громил в передаче про расследования несколькими днями позже. — Мы тут замерзаем без гроша на отопление, а эти собаки… эти собаки…

Тут он разразился слезами. В передаче его лицо размыли, чтобы нельзя было опознать, и слез не было видно, но слышно было, что он подвывает, как раздавленное машиной животное. Чернокожий техник сказал, что родился в том самом районе Чикаго и теперь стесняется в этом признаваться.

— Эти деньги, — сказал он Моки, — эти вонючие деньги только испоганили нам мир.

После кофе, когда техник уже собрался все отключать, Моки попросил его дать ему запустить спутник в самый последний раз. Техник пожал плечами, и Моки расценил это как согласие. Он нажал несколько кнопок на пульте, и внезапно солнце появилось из-за туч.

— Это, знаешь, не настоящее солнце, — с гордостью сказал техник. — Это просто симуляция солнца. Сделано при помощи лазеров.

А Моки подмигнул ему и сказал:

— Брось. Не порть. Для меня это солнце.

А техник улыбнулся и сказал:

— Клевое солнце. Жаль, нельзя его оставить, пока я буду к машине идти. У меня уже сил нет на эти дожди.

Моки не ответил, только закрыл глаза и дал мягким солнечным лучам ласкать лицо.

Случаются разговоры, способные изменить жизнь человека. Я в этом не сомневаюсь. Ну то есть я хочу в это верить. Я сижу в кафе с одним продюсером. Он не совсем продюсер, он никогда ничего не продюсировал, но хочет продюсировать. У него есть идея фильма, и он хочет, чтобы я написал сценарий. Я объясняю, что не пишу для кино, а он не настаивает и зовет официантку. Я уверен, что он попросит счет, но он заказывает себе еще эспрессо. Официантка спрашивает, не нужно ли и мне чего-нибудь, и я прошу стакан воды. Этого Хочу-Быть-Продюсером зовут Иосиф, но он представляется Джозефом.

— На практике, — говорит он, — никого не зовут Иосиф. Всегда Сэфи, или Йоси, или Йос. Ну так я выбрал Джозефа.

Он четкий, этот Джозеф. Меня за одну секунду раскусил.

— Ты занятой, а? — говорит он, заметив, что я поглядываю на часы, и сразу прибавляет: — Очень занятой. Ездишь, работаешь, мейлы пишешь.

В том, как он это произносит, нет ни капли злости или иронии. Это вроде констатации факта — ну или сочувствие. Я киваю.

— Тебе страшно не быть занятым? — спрашивает он. Я снова киваю. — Мне тоже, — говорит он и желтозубо улыбается. — Там же подо всем этим что-то есть. Что-то угрожающее. А то б мы не растирали время в порошок всякими нашими проектами. А знаешь, чего я больше всего боюсь? — спрашивает он.

На секунду я теряюсь, раздумывая, что ответить, но Джозеф уже продолжает:

— Себя. Того, что я есть. Знаешь, вот это ничто, которое тебя наполняет, стоит только кончить? Не с той, которую любишь, а просто с кем-нибудь. Или когда в руку делаешь. Знаешь, да? Вот этого я боюсь — заглянуть в себя и увидеть там ничто. Не какое-нибудь стандартное ничто. А такое, от которого отчаяние накатывает, не знаю, как назвать…

Теперь он молчит. Мне от этого молчания неловко. Если бы мы были близки, я бы мог помолчать вместе с ним. Но не на первой же встрече. Не после такой фразы.