Поль-Лу Сулицер - Деньги

Пауза. Ее кожа пахнет жасмином, и я не могу пожаловаться на ее умения. Наконец я говорю:

— Ладно, согласен на один процент.

Она встает, подходит к окну, чтобы открыть его, включает на полную мощность кондиционер и, когда мне становится холодно, снова начинает меня разогревать.

— Три процента.

— Два.

— Насилуют!

Париж.

После обычных утомительных подсчетов я прикидываю, что в Гонконге должно быть три часа утра, обычно Ли и Лю в это время подходят к пику своей формы. Каким-то чудом, способным потрясти любого француза, сразу устанавливается телефонная связь, и на другом конце провода я слышу голос Ли или Лю, а может, того и другого. В Лондоне у меня появились новые интересные идеи гаджетов, и я быстро подал заявку на получение патентов, в том числе на «Сумку смеха» (сумка, из которой всякий раз, когда вы ее поднимаете, раздается хохот призрака-вампира) и особенно на «Фантомас-банк» — копилку, из которой высовывается рука, вырывающая монету из ваших пальцев. Она станет моим коньком. До меня доносится межконтинентальный хохот Ли и Лю.

— По цене за штуку не торопитесь, — говорит Хаятт, у которого с каждым днем все больше ухудшается настроение, поскольку он осознает, что бизнес с гаджетами принимает удивительный размах. Он видит начало большого успеха. Видит он это на примере Франции. Он еще больше убеждается в успехе дела после встречи с американскими бизнесменами. Они заинтересованы в моих гаджетах, а я держатель патентов; очень скоро мы подписываем контракты и договариваемся: либо они покупают изделия напрямую у меня для перепродажи, либо производят их у себя по лицензии. Решено, что Хаятт отправится с ними в Соединенные Штаты, чтобы урегулировать последние детали, а я тем временем позабочусь о Европе. По идее, мы должны были поменяться ролями: Хаятт остается, а я лечу через Атлантику, но мне нужно встретиться с Марком Лаватером.

— У меня ничего нового, — говорит Лаватер. — Я рассказывал вам о Леони?

— Нет.

— Это супружеская пара. Их десять или двенадцать лет назад наняли присматривать за «Капиллой» в Сен-Тропе. Нанимал нотариус. Я с ними разговаривал: они ничего не знают и ничего не видели, за исключением какого-то автомобиля со швейцарскими номерами — «мерседеса», как они считают, — который приезжал ночью и уехал до восхода солнца. Нотариус предупредил их, чтобы они не вмешивались и даже не пытались узнать, кто был в машине. И они действительно никого не видели.

— Когда это было?

— Двадцать восьмого августа, три года назад.

— Десятая годовщина смерти отца.

Лаватер улыбается:

— Я даже подумал, не вы ли это были?

— Смешно. Я умираю со смеху.

— Успокойтесь. Леони ничего не знают. Им поручено поддерживать порядок в доме и ничего в нем не менять.

Меня охватывает ярость. Кто же все-таки владелец дома в Сен-Тропе? КТО ОН? Эта тайна сводит меня с ума. Я спрашиваю Лаватера:

— А нотариус? Его можно купить?

— Тоже смешно, — отвечает Лаватер. — Сейчас я умираю со смеху.

Он улыбается, затем успокаивает меня:

— Ладно, не стоит драматизировать. Все в конце концов прояснится. Почему бы нам вместе не поужинать у меня дома как-нибудь вечерком?

— А остальное? Тот список имен, который вы мне обещали?

— Через несколько дней я собирался отправить первый отчет в Кению. Но вы здесь, в Париже. Вам придется немного подождать. Вы хотите, чтобы я вернул вам пятьдесят тысяч долларов? Я верну их немедленно, если хотите.

Наша дружба, безусловно, зародилась раньше, но по-настоящему она оформилась в эту минуту. Несмотря на ярость, сдавившую грудь, я улыбаюсь ему.

— Ничего, я подожду столько, сколько надо. И я приду к вам на ужин в один из ближайших вечеров. С удовольствием.

Проходят полные забот два дня. На основе сети Хаятта, как оказалось очень полезной, мне удалось организовать по-настоящему европейскую структуру дилеров, которые переживут вместе со мной авантюру с гаджетами и с которыми меня еще не раз столкнет судьба, как с Леттой в Риме. Однако тот успех, даже триумф, в делах не помогал мне избавиться от непроходящей тоски, почти озлобления, которая поселилась в моей душе после встречи с Лаватером. Хаятт в Соединенных Штатах, а я здесь один, за два дня до дня рождения, когда мне стукнет двадцать два года. Изнеможенный от усталости после десяти или двадцати переговоров и обсуждений, я снимаю в гостиничном номере трубку телефона, нервно играя с зажигалкой-магнитофоном, которая каждый раз, когда ее открываешь, орет: «Ты схватишь рак, несчастный олух!» Да, чертовски тонко подмечено и к тому же с хорошим вкусом… Но самое страшное, что это будут покупать и уже покупают. За три дня мы продали десятки тысяч этих штук.