Натан Дубовицкий - Подражание Гомеру [based on a post-true story]

В СТУДИЮ

Наутро командарм не стал завтракать, сразу из бани укатил в штаб, чтобы не встретиться с Надой. Решил игнорировать ее, пока она не успокоится. Полагал, что и двух дней такой блокады ей не выдержать, сдастся, и все будет опять, как было, пока ему не надоест. А уж тогда и отпустить можно. Хотя… знает она много слишком, можно и не отпускать, а обратно в прачечную… там видно будет.

Нужно было наговорить речь. Закончив оперативное совещание, спустился из ситуационной комнаты в пресс-центр. Там в небольшой студии уже хлопотал Танцор, деловитые девушки сновали из угла в угол, роняя бумаги из фирменных армейских папок, скучающий оператор и его одноглазая камера незаинтересованно смотрели друг на друга.

— Где текст? — спросил Фреза. Девушки замерли, а оператор, наоборот, задвигался, изготавливаясь к съемке.

— Готов, готов, товарищ командарм, — подпрыгнул Бурелом, на ходу отбирая большой лист у одной из девушек и протягивая его Фрезе.

— Так, — зашевелил губами, читая полувслух, командарм. — Шурупы пять на тридцать полтора кило одна тысяча четыреста шесть рублей… что за пое…ень?!

Лист был скомкан и брошен Танцору в лицо. Тот поймал бумагу ртом и рукой, развернул и ужаснулся:

— Виноват, товарищ командарм. Виноват, это не то, это смета на ремонт пресс-волла. Ради бога, простите!

Он выхватил другой листок у другой девушки, взглянул на него мельком:

— Вот, вот текст вашего выступления!

Фреза взял бумагу и уселся за стол перед видеокамерой.

— Пока не снимай, — бросил он оператору и принялся вычитывать и править. Было видно, что недоволен, черкал и перечеркивал, читал и перечитывал, опять черкал. Бурелом, глядя, как терзают и уничтожают его произведение, в панике думал: «Он меня расстреляет когда-нибудь, точно расстреляет, не сегодня бы только». Сегодня вечером должны были выдавать персональный рацион питания, и Танцор с утра изнемогал и изнывал в предвкушении галет и особенно почему-то полюбившейся ему здесь говядины с горошком. Он от страха думать о смерти думал непрерывно о еде. Сам не ожидал, что его крупная, как ему казалось, личность, его щедро одаренная, пышная душа упростится и ужмется в суровых условиях до чистого скотства. И не победы он хотел, не крови жаждал и уже не славы даже, а поесть. В любом войске вообще всегда и во все времена более-менее голодно, то от неважного снабжения, то от хронического стресса. И всегда есть в его рядах особи, экстремально одержимые кормом, приблудные шелудивые псы войны, которым на войне вроде совсем не место, но которые непременно на всякой войне отчего-то заводятся в небольшом, но постоянном количестве, только и размышляющие сутками напролет, даже в атаку поднимаясь или прячась от обстрела, — а чего бы такого еще скушать.

— Ну, давай, приступим, заводи свою шарманку, — скомандовал Фреза. Девушка в камуфляже обмахнула его лицо напудренной мягкой кисточкой, отчего командарм стал несколько похож на терракотового истукана. Оператор «завел свою шарманку». Бурелом, уставившись на командира толстыми глазами, немного успокоился и продолжил размышления о рационе. Фреза, покосившись на него не без злобы, предположил: «Ну вот ведь не о деле думает, м…к недовоенный, и не о бабах даже, а, небось, о какой-нибудь говядине с горошком, наберут в армию всякую шваль, и воюй тут ими как хочешь, эх, пропала страна». И был прав, и зачитал речь.

РЕЧЬ

Каждый год командарм записывал обращение к новобранцам. Мотивирующее видео с его выступлением пересылали в тренировочный лагерь, куда свозили перед отправкой на фронт прошедших предварительный отбор добровольцев. Тех, кто уже подписал контракт, обменяв имя на позывной и жизнь на смерть. Добровольцев, впрочем, не хватало, поэтому скауты добавляли принужденных, которых загоняли компроматом или кому меняли тюремный срок на фронтовой, а если и таких не хватало, то приманивали психически хворых — как безобидных дурачков, так и опасных маньяков. В основном же сюда шли за деньги, хотя случались и романтики, и патриоты, да и просто веселые люди, пришедшие воевать не по злобе, не по нужде, а по беспечности.

Тренинг был очень жесткий, так что дней через десять почти все прибывшие впадали в уныние, некоторые просились домой, иные пытались бежать, или наложить на себя руки, или убить офицеров. Но по контракту, как говорил начальник лагеря с позывным Гестапыч, обратной перемотки не полагалось, путь был только в одну сторону, туда, где дымила и пыхтела, сжимая человека стальными челюстями, и поднося его к огню, как сигарету, и выплевывая, высосав дотла, как скрюченный окурок, очередная неказистая немировая война. Поэтому в такой тяжелый момент новобранцев взбадривали выступлениями героев и чемпионов, чей пример должен был вдохновить молодых и доказать, что не все на войне помирают и калечатся, а напротив, многим она на пользу, приносит и богатство, и титулы, и почет.