Александр Диденко - Чучело человека [СИ]

Вращалова вытянула, бросила ноги Рукавову на колени.

— Ты мне винца-то подлей, — попросила она, — да живот в халат спрячь, спрячь, мне этого не нать, не за тем с тобой нюни распускаю. А знаешь, иди-ка приоденься лучше, скоро школу ехать открывать. Да пиджачишко натяни — смотреть не на что. Иди, иди, а я купаться пойду, и жандарму своему позвони, что на Волгоградской?

— Холодно купаться, милая, не август…

— Не твое собачье дело, ступай! — Вращалова разоблачилась донага, строго взглянула на Рукавова и, гуляя бедрами, пошла к воде. — Не смотри, не смотри, не получишь, ступай, кому сказала!

Она закинула руки за голову, распустила волосы — небритые подмышки, чтоб деньги не переводились — молодая, стройная, что еще нужно? шесть тысяч четыреста? Это Щепкину мелкотравчатому. Ей и шести миллионов, пожалуй, мало. И успеху пока мало, и счастья. Но все будет, будет. И никак мудака этого найти не могут, — она мелькнула подмышками, обернулась на Рукавова, тот через соломинку тянул молоко, — ведь одни ублюдки. Что тот, что этот. Вот с кем она… с кем… эх! — она махнула рукой, шагнула в воду. Уверяет, что Щепкина возьмут с — нет, не с минуты на минуту — со дня на день. Волынка тянется три месяца. Три месяца! Попробуй скажи, что ублюдок и недееспособный, ведь обидится? — обидится, а то! И подставит под удар дело — не наше, мое! Мое! «Со дня на день!» Давай, рой землю, но молоко распивает. Пингвин. Пингвин и гиббон. Вращалова улыбнулась мысли, поплыла к яхте. А отец хороший. Но ведь не мужик он ей — отец. Нет, не существует мужиков. И никогда не было. Вранье это. А ей нужен тройной выдержки — она сама мужик. Сначала мальчиком была, потом парнишкой, теперь вот, мужик. Да не внешне, дура! — стержень такой внутри, мужицкий. А ты что подумала? В детстве — ну, когда бедные, честные и все такое — он покупал пастилу, она ела с хлебом, растягивала удовольствие. Ходила вокруг стола, принюхивалась. Пастила не пахла. Сейчас у нее от другого удовольствие. А рассказ этот помнит — где мальчик мел крал, думал, что пастила. А потом мальчик вырос и стал Рукавовым. Нет, Щепкиным стал. А мужиком — нет. Такая история.

Несколько раз сплавав к яхте, она вышла на песок, легла на полотенце. С этой точки Рукавова видно не было. Ей захотелось побыть одной. Из далекого окна несся репортаж о губернаторе. «Господин Вращалов посетил детский дом, где подарил воспитанникам новую книгу своих стихов…» Если у нее будут дети, они никогда не узнают пастилы. Мещанство это и от бедности. Нигде в мире не продают пастилы, это сугубо наше, национальное. Дешевка. И ведь не тянемся за хорошим, прогрессивным, все в каком-то средневековье барахтаемся. Пастила им свет застила. Да вы Биг-Бен послушайте, на Тауэр посмотрите! Колхозники…

В костюме Рукавов преобразился, стройнее стал. Не лгут зеркала все эти, заказные. И настроение переменилось. К черту Вращалову с ее подначками, дайте лишь срок, тогда посмотрим кто кого, а там лишь народ останется с его ушами, которые греть любит, куда только успевай-подноси, дрова подбрасывай. А дров у Рукавова полно, ценные дрова — просчитал все — и демократия будет, и историческая связь сохранится, и чудо, будто из рождественского чулка, заготовлено — пацан имеется. Время уйдет, пока вырастет. Но игра стоит свеч. Верно, стоит. Подчистит он все после Щепкина, за Вращаловыми уберет, на коне белом в собственную эпоху въедет. А пацана, Заславского этого, с его мамашей полоумной… да не важен он уже будет, кто вспомнит о нем? — так, для галочки впереди себя выставит, а потом в тень, в тень его… Рукавов вдруг остановился, замахал руками, желая прогнать неугодное видение.

— Ты?!

— Не ждал? Садись. — Щепкин указал на кресло. — И руки на стол, чтоб я видел.

На вдруг обмякших ногах Рукавов прошел за стол, попытался взять себя в руки, но лишь задрожал от напряжения и потустороннего страха. Захотелось кого-нибудь позвать, разрешить ситуацию, провалиться сквозь землю, наконец, но никого поблизости не было, сквозь землю не проваливалось, и ситуация, похоже, разыгрывалась по сценарию Щепкина.

— Знаешь, я рад видеть тебя, Володя, — наконец сказал Рукавов, — искренне рад. Ощущение, будто вчера расстались… Кушать хочешь?

— Тебе край, — заявил Щепкин без увертюры и пошевелил в кармане брюк рукой, будто играя пистолетом. — Край, и ты это видишь.

— Я… я тебе все расскажу, я все открою, послушай меня, мы же друзья, видишь ли… — Рукавов подумал о пистолете Щепкина и шумно втянул воздух. — Видишь ли, всем заправляет она… проект «Губернатор» в самом разгаре… мы с ней… мы партнеры. Она шантажом взяла… все взяла под свой контроль. «Губернатор» — работник моей… нашей с тобой Компании. Настоящий… я не знаю где настоящий, она не говорит ничего… — Всем заправляет она… я боюсь ее.