Лана Барсукова - Счастливые неудачники [litres]

И ведь что получается? У каждого своя правда, каждый знает, как поступать. Муж знает, что жена должна быть только его, потому что он за нее заплатил. А остальные, выходит, безбилетники, их надо за ухо вывести на простор и наказать. Ну, там оштрафовать или расстрелять, по настроению. Логика в этом есть, как ни крути. У очкарика с Лидой своя правда, они хотят быть вместе по праву любви. И глядя на них, понятно, что это не простая «хотелка», а настоящее чувство, можно сказать, редкий случай. И у Андрюхи правда есть, вполне себе понятная: нанять дурака, который любит фотографировать и пить водку. Как менеджер, он нашел идеального кандидата. Ни к кому никаких вопросов! Только у Петровича нет своей правды. Или, наоборот, их у него слишком много.

Ему нужны деньги, очень нужны – это одна правда. Нельзя кидать клиента, если ты себя профессионалом считаешь, – вторая правда. Любовь случается редко, и карать за нее – это все равно что синюю птицу на чучело пустить. Вот и третья правда. И все эти правды настоящие, непридуманные, не из книжек вычитанные. И тянут они Петровича в разные стороны, разрывают на части так, что слышно, как душа по швам трещит.

Петрович матерился и ехал за машиной Лиды, гадая, куда их занесет нелегкая. В ресторан? Хорошо бы. Можно остаться на улице под предлогом, что одет неподобающе. Его гардероб только «Макдоналдсу» соответствует, хотя там и гардероба никакого нет. Хорошо бы Лида в ресторане спряталась. Петрович скажет клиенту, что боялся выдать себя внешним видом и тем самым поставить операцию под угрозу. Звучит правдоподобно, хотя и унизительно. А может, они сразу на квартиру какую поедут? Еще лучше. Петрович через замочную скважину снимать не умеет, и через форточку тоже. Это другая квалификация и другой ценник. Скажет, что вел до последнего, пока дверью ему чуть нос не прищемили. Только бы скорее закончился этот день, и только бы обойтись без излишних подробностей.

Хватит с него съемок в аэропорту. Пусть сами разбираются, что и как. Если Лида не дура, а Петровичу очень хотелось в это верить, придумает что-нибудь. Фотки же, в принципе, довольно нейтральные. Ну стоят, ну обнявшись, ну целуются. Мало ли. Есть тетки, которые от умиления с котами целуются или с собачками, маленькими такими, как полуфабрикаты. А тут целый живой человек, к тому же мужчина, приятной наружности. Не собака. Вполне можно поцеловать. Наврет, что коллегу провожала, который уезжает в Силиконовую долину навсегда. Слово «навсегда» мужа успокоит. Логично? Ни хрена! Какой коллега? Она не работала, поди, ни дня, тунеядка, чтоб ее. Даже на легенду-отмазку не заработала. Ну, может быть, родственник? Сто лет не виделись, вот и захлестнула радость. Но родственника предъявлять надо, а вживую они этот спектакль не потянут. Этому очкарику только Плейшнера играть, а не какого-нибудь троюродного кузена Лиды. Тут муж, как Станиславский, закричит «Не верю!» и будет прав.

Петрович злился на весь мир и на себя в первую очередь. Ему что? Больше подумать не о чем? У него других забот в жизни нет, кроме как отмазки за Лиду изобретать? Все, хватит, внимание на дорогу и никаких больше мыслей об этом их бардаке, устроили тут любови, понимаешь. Но мысли возвращались, и отмахиваться от них было все равно что разгонять руками туман.

В таком взбудораженном состоянии Петрович, следуя за Лидой и ее очкариком, продолжал крутить баранку. Они миновали какие-то кварталы жутких подмосковных джунглей, где дома стояли, подпирая друг друга. Это выглядело так, будто их построили в стране, где очень мало места и очень много жителей. Буквально селить некуда, ничего не остается, как только на головы друг другу. Потом с великим облегчением выехали на простор, не освоенный доблестными строителями. Покатили с ветерком, но недолго.

Дорога уперлась в ворота загородного пансионата. Каменные львы на въезде выдавали высокий ценник этого места и низкий вкус его хозяина. Лида поговорила с охранником через опущенное стекло, и ворота приветливо отъехали вбок, пропуская ее машину. Но только ее. Ворота живенько закрылись. Причем открывались они как-то медленнее и неохотнее, чем закрывались.

Петрович не готов был идти на таран. Но для очистки совести все же подъехал к охране у ворот. Ему задали риторический вопрос: «У вас заказан номер в нашем пансионате?» Ответ не требовался, слишком негармонично смотрелся потрепанный «Москвич» на фоне мраморных львов. Пришлось Петровичу уезжать, чувствуя, как львы провожают его снисходительной улыбкой. С такой же улыбкой смотрят на орды туристов каменные сфинксы.