Изабель Пандазопулос - Три девушки в ярости

Тебе тогда уже было 17 лет, а нам — неполных 14. Как всё это сейчас от меня далеко…

Максим торжественно поручил тебе быть нашим защитником. Случайно ли ты обнял меня, или я сразу угодила в ловушку, давно тобой задуманную? Я уверена лишь в одном: в том, что произошло, не было моего решения, это произошло как будто без меня самой. Я долго убеждала себя, что это всё из-за того слегка сумасшедшего празднества. Радость, охватившая тогда всех поголовно и одновременно, и эта музыка, и вдруг ощущение свободы, и это было начало лета и начало жизни, и какой-то взрыв удовольствия. Не будь всего этого, да разве посмели бы мы обнимать друг друга так крепко прямо в толпе и целоваться?

Как стыдно, Дитер, с того самого первого вечера, и этот стыд никогда не покинет нас, ты сам признаёшь это, правда?

Я прекращаю это! Хватит! Ты должен понять.

Почему я позволила втравить себя в это приключение с тобой? Не важно! Для меня тут всё кончено.

И ещё — пошёл бы ты со своими угрозами, Дитер. Я тебя не боюсь.

Оставь меня в покое!

Французский молодёжный журнал

1962

Тебе плевать на мои угрозы, Магда?!

Тебе, безгрешной кузине нашего святого семейства! А мне — мне тоже плевать на твои доводы вежливой послушной малышки, написанные круглым красивым почерком, — потому что я-то помню другую, молодую женщину, которая любит наслаждение, нарушает запреты и бросает вызов условностям.

Мне плевать на твои глаза стальной голубизны.

Плевать на твой силуэт испуганной лани.

Плевать на то, что я каждую ночь вижу во сне твои маленькие груди с набухшими сосками.

Плевать на то, что в одиночестве брожу по улицам туда-сюда и на каждом углу вижу тебя.

Плевать на всех тех, кто пытается указывать мне, как себя вести.

А бывает, мне плевать и на то, что ты можешь обо мне подумать.

Каждое твоё слово — враньё, я не верю тебе. За все три года ты ни разу не оттолкнула меня. И я ни разу тебя не принуждал. Никогда не было ни передо мной, ни в моих объятиях, ни в моей постели той нерешительной молодой женщины, какой ты себя изображаешь. Я даже не сказал бы, что ты была скромна. Или даже просто сдержанна.

Кого ты хочешь обмануть, Магда? Кто приходил ко мне в спальню? И ты смеешь утверждать, что никогда не испытывала удовольствия? Не стану оскорблять тебя дальнейшими подробностями, напоминать кое-что более интимное, но, будь ты здесь, я бы это сделал — я бы проник в тебя и шептал бы, шептал тебе на ухо все те слова, которые ты обожаешь выслушивать.

Как можешь ты заявлять, будто я «продумал заранее» наш первый поцелуй? И так-то ты обо мне говоришь? Как об убийце, заранее подготовившем преступление? Ты мне нравилась, это истинная правда, но так, как нравится быть с кем-то рядом, ты ведь моя кузина, я не придумывал ничего сверх этого, мы украдкой переговаривались по-немецки, и, несомненно, именно это и породило между нами некую особую близость. Но тем вечером на площади Насьон никто не мог представить себе, чем обернётся тот концерт, не могли даже сами организаторы «Привет, друзья» [15] Речь о знаменитом концерте под открытым небом на площади Насьон, который организовала редакция журнала «Привет, друзья» 22 июня 1963 года в ознаменование первой годовщины выхода. Выступали звёзды рок-музыки, в том числе Джонни Холлидей; на площади собралось около 200 000 молодых людей, охраняли их 3000 полицейских. Консерваторы потом не раз высказывали мнение, что именно с этого проявления необузданной свободы начались все последующие беды, в том числе выступления мая 1968-го. . Эти толпы, всё прибывавшие с каждым часом, становившиеся всё радостнее и оживлённее, — это был подарок небес, что-то совсем новое. Нас было так много, мы были так счастливы, что все вместе, и мы с тобой, и все остальные, так опьянённые музыкой, возбуждённые, даже супервозбуждённые, орущие во всю мочь, и энергия рвалась из нас наружу. Поистине невероятное счастье просто быть там, хохотать, петь и отплясывать твист.

Когда я сказал двум своим приятелям, Жильберу и Жану, что ты подруга моей сестры Сюзанны, ты отнюдь не стала возражать. Ты даже чуть заметно улыбнулась в ответ. Немного позднее, уступив движению толпы, я схватил тебя за руку. И мы оба удивились тому, что с нами произошло. Ты сжала своей рукой мою чуть сильнее, чем обычно. У меня отчаянно забилось сердце, Джонни Холлидей кричал в микрофон: