Николай Плотников - С четверга до четверга

Алихан затянулся и закашлялся до слез. Майор что-то говорил, в ухе щелкнуло, и Алихан услышал:

— Теперь, брат, живы будем!

— Жить можна! — сказал Алихан и засмеялся.

Он сидел в окопчике около блиндажа, в который ушел майор, и смотрел, как офицер-артиллерист то смотрит в стереотрубу, то что-то пишет на планшете. На патронном ящике стояли консервы с красными этикетками. На этикетках была коровья голова и нерусские буквы. Это все стало интересно.

Шли часы, Алихан задремал, проснулся, опять закрыл глаза. Майора не было, ничего не было, кроме серебристой дремоты, сквозь которую где-то изредка вздрагивали далекие разрывы. Низкий свет пригревал лоб, руки, ложе автомата, а влажную спину холодила земляная стенка траншеи.

— Алихан! Подъем!

Майор стоял над ним в фуражке, сдвинутой на лоб. Он был зол и непокорен.

— Расплодили стратегов, туды их в качель! — сказал он в пространство. — Чего улыбаешься? Все равно не понял.

— Понял!

— Чего ж ты понял?

— Туды в качель!

— Правильно понял. Хлеб есть?

— Есть.

Майор присел рядом, разломил краюху, и они стали жевать.

Вечер кончился, незаметно пришла лунная ночь, все небо мерцало бледными созвездиями, и много людей и в наших, и в немецких траншеях смотрели в искристую бесконечность тишины. Передовая молчала.

— Ну, потопали, — сказал майор. — Дойдем полегоньку — я костыль свой наладил.

Они медленно шли как бы по дну сухого лунного моря, где было все незнакомо, полупрозрачно. Песчаные пустыри, ямы кратеров-воронок. Слева — огромный перламутровый диск с темными пятнами, справа — две длинные тени, пересекающие бугры. Они шли, нет, не шли, а плыли, будто покачиваясь в седлах в такт конской поступи, в ритме напева, который опять возвратился, плыли сквозь хрустальные горы, где каждая песчинка зеленовато мерцает о безопасности, потому что едут родичи, которые победили и возвращаются вместе к родному аулу.

Майор шагал, скрывая боль, неотступно думал о том, что немцы ночью сюда не стреляют, потому что засылают, может быть, сюда за «языком», недаром из сто шестого, говорят, пропал связист и его нашли заколотого — кто-то их потревожил, не довели до берега, дойти бы хоть до дороги, там наше охранение, помогут, а пацан мой совсем зеленый, его-то сразу пришьют, а меня, офицера, будут вязать, но тут им не обломится, нет, хоть и хромой, а не дамся, нет! — и он оскалился, выхаркнул отдышку.

— Погоди — передохнем…

Сняв сапог, майор ощупывал лодыжку, ругался шепотом. Алихан сидел, поджав ноги, лунное море плавилось в глазах, колыхалось бездонно, и в этом море бесшумно пробежала тень, потом вторая, быстро, по собачьи, и тоже провалилась, а рука майора пригнула его к земле, в самое ухо шептали сухие слова:

— Немцы! Тихо сиди — немцы! — И сразу ночной свет стал мертвенным, а рука сама оттянула затвор автомата. — Не стрелять без команды! — хрипло шептал майор.

Еще две тени перебежали ближе и залегли на виду, прикинулись песчаными кочками. Они еще не заметили их, эти кочки, полные страшного расчета. До них было метров тридцать. «Заметят — срежут сразу, — думал майор, медленно вытягивая пистолет из кобуры. — Или взять попытаются… Мне не уйти с ногой… Алиханку возьмут, нет, он не даст, а может, и даст, не двигаться, ждать, чего ждать? Те ушли на перехват к дороге, а эти двое страхуют их сзади». Он пригнулся к Алихану, зашелестел:

— Если обнаружат — стреляй. Если нет — замри. Меня убьют — возьми планшет и пробирайся назад, на НП. Замри!

Одна из кочек приподнялась, оглянулась, и Алихан увидел бледное пятно лица под длинным козырьком, блик на металле пряжки. Точно сбрасывая непомерную тяжесть, он вскинул автомат, и раскаленный язычок очереди заплясал из трясущегося дула, и одна тень вскочила, упала, а другая шарахнулась вбок, в полутьму, и он старался достать ее пулями, как длинной стальной лапой, и она тоже нырнула вниз, а в его горле заклокотал родовой клич, ему хотелось вскочить, вызвать их всех, трусливых убийц, на поединок, драться и петь грозную песнь джигитов… Но майор схватился за ствол автомата, и настала тишина.

— Лежи тихо, не шевелись, — сказал майор.

Они лежали долго-долго, пока не успокоился стук в груди и не застыли пальцы на затворе. Майор сел, покрутил головой.

— Ну, пронесло, кажись, — сказал он. — Вспугнул ты их, Алешка! — Он еще послушал. — К берегу подались, ясно, а там их Богатенко переимает. Чу! Слышишь? — Далеко под нашим берегом заколотился тяжелый пулемет, потом автоматы, трассирующая струйка взмыла, распустилась осветительной ракетой. — Порядок! — Майор встал, отряхнул песок. — Пошли. Но без команды больше не пали, Алешка!