Кирилл Апостолов - Времена и люди

Закрыто. Ресторан не работает. Поневоле приходится возвратиться в холодное, глухое здание, где, вероятно, никогда не витал запах сладкой луковой подливки. Шаги одиноко звучат в пустоте коридора. Ни единого признака человеческого присутствия, никакой жизни…

Не однажды за два эти месяца в минуты позднего бдения после многочасовой напряженной работы смотрели они друг другу в глаза — он и тишина огромного каменного здания. Днем здесь много людей, с утра до вечера сидят служащие, но их пребывание в канцеляриях — пребывание в чужом, временном месте. Под вечер расходятся по домам, ничего личного на работе не оставляя, забирая и унося все, что хранилось в душе, куда-то в иное место — свое, укромное, родное. Может быть, именно по этой причине в любом частном доме, каким бы необитаемым ни казался он с виду, никогда не испытываешь чувства полной оторванности от мира. Там всегда найдется что-нибудь, пусть незначительное, пусть случайное, что молчаливо свидетельствует о человеческом присутствии.

На следующее утро он посылает машину в Д. за своим багажом.

Еще и часа не прошло после разговора с диспетчером автопарка, когда является председатель.

— Я так понял, ты вещи сюда перевозишь? Это хорошо. Но ты мне еще не сказал, есть у тебя жена, детишки? Ты никогда об этом не говоришь…

Сивриев медлит с ответом.

— Да я ведь так… Это, конечно, твое дело, — продолжает бай Тишо. — Я распоряжусь, чтоб и другую комнату освободили, а? Тебе просторнее будет, да и удобно здесь — вода, канализация… В Югне такое не в каждом доме найдешь. И платить ничего не придется.

— Нет, квартиру я сниму.

— Тогда в семье Филиппа, ушавского агронома. Весь дом будет в твоем распоряжении. Год назад отец умер, а брат не здесь живет.

— Это было бы хорошо. Но, по-моему, Филипп должен в Югне вернуться. Парень изучал огородничество, а ты его послал табак растить, рожь да овес… Он ведь ячмень от пшеницы не отличит. Специалист — курам на смех, только профессию позорит…

— Ты не прав. Он старательный, обвыкнет. А что наши сельские зубоскалят… Так они над всеми нами подшучивают — и над ним, и надо мной, и над тобой. На всякий роток не накинешь платок, верно?

— Не думаю. И прошу тебя, прислушайся, я говорю серьезно… Сейчас я к учетчику. Я слышал, он комнаты сдает.

— А, к Илии? Ну, одно могу гарантировать: с отцом его, дедом Драганом, не соскучишься!

Сивриев легко находит дом учетчика.

— Здравствуйте, здравствуйте, — говорит хозяин. И смущенно бормочет: — А я как раз из свинарника, дай-ка, думаю, курам насыплю.

Виноватым себя чувствует, потому что начальство застало его дома в рабочее время.

— Если хотите хлева наши посмотреть, идемте…

— Я хочу комнаты посмотреть, — прерывает его Сивриев. — Мне квартира нужна.

— Проходите, глядите — комната большая, светлая, а цена… Не больше двадцати левов!

— Мне нужна еще одна — вот эта, маленькая.

— Там отец живет.

— Ну, если так, пойду еще поищу.

В обед Илия Чамов подсаживается за его столик, фамильярно приветствует:

— Здорово!

— Слушаю.

— Бери и маленькую комнатуху, я согласен.

— У меня багаж придет после обеда. Если дома никого не будет, дай ключи.

— Да буду я дома, буду, как можно! — Илия встряхивает кудрявой головой. — Скарб домашний дам — все что положено. Помогу… Чтоб по-человечески. Только вот…

— Что?

— Цена. Мы про двадцать левов говорили, однако если и маленькая комнатуха…

Ворота у Чамовых широко распахнуты. Шофер подает машину во двор задним ходом и принимается помогать — вносит вещи и сваливает их посреди комнаты.

— Спасибо, остальное я сам разберу, — говорит Сивриев хозяину, когда грузовик уезжает, но, поскольку Илия продолжает топтаться рядом, раздраженно спрашивает: — Что еще?

— Да понимаешь, сегодня в ресторане ты мне про оплату маленькой комнаты ничего не сказал.

— Я согласен.

Вечером у ворот его поджидает низкорослый дедок. Щурясь, сообщает, что Илия — его сын, и предлагает поговорить. Они садятся на бревно, лежащее над обрывом против дома, внизу бушует поток невидной в сумерках Струмы, и речи старика кажутся такими же нескончаемыми и неотвязными, как ее шум.

— Давно ты живешь над этим грохотом? — спрашивает Сивриев. — Здесь и днем не выдерживаешь, не то что ночью. Какой же тут сон?

— Ко всему привыкаешь, — отвечает собеседник миролюбиво. — Да и примета такая есть: коли дом стоит над бурной водой — это беспременно к добру. Так себе и напиши. Тут всегда помнится, что человек на белом свете — всего лишь пылинка малая…