Кирилл Апостолов - Времена и люди

— Слушаю.

— Покупаешь два одинаковых рюкзака, набиваешь доверху. Один даешь ей, другой сам берешь. Отправляетесь на самую высокую вершину Пирина.

— Ну?

— Так мотор у нее проверишь, хорошо ль работает.

— Ты смотри!

— И чтобы мельницу у нее проверить: хорошо ли мелет? Не мелет — приведешь в самый плохой ресторан, куда и собаки не забегают, и дашь ей поесть самую плохую еду.

— А третье?

— Третье… Ты это и сам знаешь, мне тебя учить нечего. Это за пазухой. Запусти руку, погляди, все ли на месте, настоящее ли.

Симо похлопал его по плечу:

— И ты свою так выбирал когда-то?

— Что тебе сказать? Человек или может, или знает, но чтобы и то и другое вместе — никогда.

Калитка заскрипела. Издалека послышалось, как кашляет Сивриев. Дед Драган и Симо поднялись на три цементные ступени. Хозяин, пригласив гостя сесть на единственный стул, выходит из комнаты.

А комната большая, кажется совсем пустой. Железная кровать в углу, стол у окна, новая книжная полка… Холостяцкая, в общем, квартира, нет ничего лишнего. Часть книг беспорядочно разбросаны на кровати. Философская литература, книги по специальности — и ни одной художественной…

Сивриев уже в домашней рубашке и вельветовых брюках. Заметив в руках у гостя книгу, начинает издалека:

— Повседневность нас деформирует, как ветер — дерево. Вот, например, возьми хлопоты с табачной рассадой в последнее время. И разве только это? Месяцы, годы все одно и то же — и ты сгибаешься, сгибаешься, неприметно для себя и других… А чтение такой литературы подкармливает иллюзии. И кажется, что идешь прямиком к какой-то цели.

Голубов улыбается, но пока молчит.

— И еще, — продолжает Сивриев. — Невозможно жить только с конструкциями, предметами, нормами своего времени. Нужны какие-то возвышенные представления об этих конструкциях, предметах, нормах. Нужны идеи. Даже самая уравновешенная личность ищет пути вырваться из-под власти серой, невзрачной повседневности. Шаблона здесь нет, каждый решает сам за себя. Для нашего бай Тишо, например, это стремление постигнуть какую-то красоту — независимо от того, нуждается ли в ней мир или нет. Согласен?

Голубов, слушая эти почти спонтанные излияния, спрашивает себя: действительно ли Главный не понимает, насколько он неубедителен в своих рассуждениях? Пли, ослепленный сомнениями и, может быть, даже прахом, просто не замечает кричащего несоответствия между тем, что он защищает сейчас, и тем, что делает каждый день и каждый миг? Нет, не может он не знать. Знает — и именно потому необходимы ему эти часы разгрузки. Прямолинейный, целеустремленный, не знакомый с колебаниями, человек этот кажется внутренне очень противоречивым, и остервенение его в работе, и отношения с людьми, и все его поведение — лишь маска, прикрывающая внутренне раздвоенную жизнь.

Сивриев выходит, чтобы принести рюмки, и Симо снова открывает тоненький томик с избранными статьями Ницше. Для чего ему это, чем ему может быть полезен такой философ, как Ницше, и именно сейчас, в наше время? Гость листает книгу, может быть, в надежде найти какие-нибудь пометки, подчеркнутые строки, то, что подсказывает обычно, чем живет человек. Нет, страницы чисты, хотя и видно, что их неоднократно листали.

Сивриев наливает ракию, натуральную троянскую, с веткой душицы в прозрачной ее глубине, и спрашивает, где бы найти настоящую сливовую, домашнюю.

— Только у деда Методия из Моравки. Туда трудно добраться — бездорожье. Но если доберешься — не пожалеешь. — И вдруг Симо добавляет: — У старика снохи красивые. Особенно младшая.

— Твое здоровье.

Неоднократно возвращались они к прежней теме, но всякий раз Главный прерывал Симо довольно неделикатно, выдвигал множество доводов, навязывая свое мнение. Постепенно Голубов потерял всякое желание разговаривать и из собеседника превратился в слушателя. Он вдруг понял, почему у Сивриева нет приятелей в селе, почему никто с ним не дружит. Все контакты — в рамках служебных обязанностей. Ну, разговаривали они несколько раз на равных, хотя, если вдуматься, Симо понимал, что и тогда Сивриев настаивал на своем. Однажды Главный, вызвав его в свой кабинет, сказал, что лично его будет считать ответственным, если из-за его «эксперимента» (так в насмешку он называл опыт со стелющимися помидорами) звено тетки Велики не выполнит план. «Кооперативное хозяйство — не экспериментальная база, а производственное предприятие на хозрасчете! Новшества — будь то технология или сорт — должны внедряться уже родившимися, вскормленными, целенаправленно воспитанными. То есть они уже должны пройти обязательный свой путь творческой обработки». Здесь и начался спор, который так ни к чему и не привел. Симо внимательно и деликатно его прервал, сказав, что считает рассуждения Главного крайними и что даже самый незатейливый, простенький опыт, независимо от того, проводится ли он на строго размеченных участках НИИ или же на сельской земле, по существу такое же творчество, как и всякое другое.