Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— Ну хорошо, — сказал Ритт и закрыл горящие глаза. — Хорошо, Роберт. Ты прав. Рассказывай дальше!

Дорнхельм раскачивался на стуле.

— На чем я остановился? Ах, да. Никакого доверия к гетерам. Вот сценка из прошлого. Радикальные лесбиянки двенадцать лет тому назад… конечно, не те, что представляли радикальную политику. Этого не было. Но ни один хвостоносец не имел право войти в их квартиры. Это распространялось тогда и на детей мужского пола всех возрастных групп, и на всех животных мужского рода. Принципиально можно было говорить только о кастрированных котах. Большинство этих «радикалок» сегодня замужем и достойно несут груз повседневных забот… Золотые семидесятые… — Дорнхельм мечтательно улыбнулся. — Сегодня все по-другому. Автономные женщины — главным принципом, конечно, стало отсутствие даже малейшего взаимодействия с правильным женским движением — зашли так далеко, что в уличных боях создают чисто женские блоки групп зачисток.

— Каких групп?

— Групп зачисток. Так называются бойцы, мужчины. — Дорнхельм покачал головой. — Единственный большой твой позор, — ни малейшего понятия о действительной жизни. Сидишь за своей документацией и говоришь о людях, о которых не знаешь ни капли. Это должно бы быть запрещено. Итак, сегодня эти женщины составляют свои собственные группы зачисток. А сейчас заметь: если гетера хочет выделиться, то есть достичь более высокого ранга, то ей уже приходится совершить несколько дел. Хорошей рекомендацией, к примеру, является оставление спутника-хвостоносца — самым жестоким и злым способом, какой только можно себе представить. В случае если жертвой является руководитель, пользующийся дурной славой, например, уличный боец, то гетера получает огромный бонус. Это, конечно, верх совершенства, когда несколько гетер могут доказать, что избили мачо в коже, сапогах, с повязками на руках и шее, гладко выбритым черепом и с ирокезом, с заклепками, громадными, как маринованный огурец, хорошо тренированного, — если докажу свое умение посылать в аут такого кожаного мачо.

— Дальше, — сказал Ритт. — Дело начинает меня интересовать.

— И женщины-гетеры, которые хотят занять более высокое положение в группе, идут по Мюнхену, Гамбургу, Дюссельдорфу, Берлину — и почти каждую ночь двумя и тремя гетерами отправляется в аут вот такой славный уличный боец.

— И наш свидетель тоже, — сказал Ритт.

— Ты не должен быть столь тороплив. Да, и наш свидетель тоже. Но погоди! Тебе необходимо иметь полную картину, чтобы мы смогли говорить о психологическом типе свидетеля. Это все имеет, конечно, оборотную сторону. Я думаю, что мачо не хотят погибать, верно? Они начнут наносить ответные удары, поджидать женщин в засаде и жестоко избивать их, не совершая при этом какого-либо сексуального преступления — или для них это является единственным преступлением? Тяжелая материя… Ребята не делают различий по возрасту, внешнему виду, гражданству. Три недели тому назад в Дуйсбурге произошел случай, когда один тип был настолько переполнен местью, что на протяжении шестнадцати часов истязал и насиловал свою бывшую подругу, пожелавшую возвыситься и поэтому покинувшую его. Шестнадцать часов кряду, дружище! Мы этого не можем. Никогда не смогли бы. Шестнадцать часов… — Он раскачивался на стуле, вновь погрузившись в мечтания.

Ритт мягко спросил:

— Может быть, ты все-таки расскажешь о свидетеле, Роберт?

Дорнхельм прекратил раскачиваться.

— Наш свидетель Стефан Мильде, по кличке Добряк, ничего смешного, ну да, ты совсем не смеешься, — итак, Стефан Мильде… Ночью на него напали две гетеры и буквально измочалили. У этих автономных гетер есть свои собственные врачи. Один из них привел парня в нормальный вид, но с тех пор это сломленный человек. Больше не носит кожи, а лишь открытые туфли, джинсы и свитера, нигде нет ни одной дырки. Только старый иерокезский гребень на лысом черепе остался от прошлой жизни. С этим расстаться не так просто. Его гребень желтый. Подкрашенный. Наш свидетель — жертва неудержимого подъема сепаратистских автономных лесбиянок. Ты ведь знаешь «Касабланку»?

— Что?

— «Касабланку». С Хэмфри Богартом и Ингрид Бергман. «As time goes by». Знаешь этот фильм?

— Ясное дело.

— Вот именно. Кто его не знает. Помнишь, как говорит Хэмфри: «Я смотрю тебе в глаза, малышка»? У автономных сейчас это звучит так: «Я набью тебе морду, малыш».

— Роберт, пожалуйста.

— Ну хорошо! Итак, он идет гулять в городской лес.