Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

В третьей машине, «ситроене» с парижскими номерами, ехали Герард и его жена Моник. Она смотрела вперед, на «мерседес», в котором сидела Изабель с Гиллесом.

— Наша малышка… сколько счастья она подарила ему… и как счастлива она сама… по крайней мере, есть два человека в этой группе, которые счастливы.

— Два? А мы разве нет?

— Ах, Герард!.. Правда, он намного старше… Она будет в таком отчаянии, когда он умрет…

— Кто знает, кому и когда предназначено умереть, — сказал Виртран, — кроме того, Изабель может стать очень несчастна, когда он состарится и сильно изменится. Но посмотри: они любят друг друга. Для нашей малышки любовь будет длиться вечно. Изабель не думает о возрасте, болезни, смерти. Он — уже думает, конечно. Надеюсь, что знаю его достаточно хорошо. Гиллес знает, что эта любовь не станет любовью навечно, навсегда… Изабель избавила его от тюрьмы воспоминаний… Да. Это все сделала она… и все же он определенно знает: это счастье на время… Он знает, что в его возрасте бессмысленно надеяться на вечную любовь женщины настолько моложе его.

— Иногда я думаю, любовь — это самое ужасное, что есть на свете, — сказала Моник.

— Самое ужасное и самое прекрасное, — возразил Виртран. — Эти понятия неразделимы. Он знает это. И он абсолютно уверен, — как и я, как все мы — зрители, — в большинстве случаев счастье в том, что есть легкая как перышко, радостная, светлая любовь, cherie… Как много оба смеются вместе… Друг над другом… Пусть будут счастливы столько, сколько им предопределено свыше!

В «мерседесе» Кати сказала, обратившись к Гиллесу и Изабель:

— Вы понимаете, что Бернд и я всего лишь выполняем свою работу и ни во что в этой истории не хотим ввязываться?

— Мы приняли это к сведению, — сказала Изабель.

— Некоторые, думаю, этого не понимают… и считают нас бессовестными… малодушными, подлыми… бесчувственными…

— Если кто-то думает так — его право! — сказал Экланд. — Нам все равно. Мы не хотим вникать в это грязное дело… оно ведь дрянное, господин Гиллес.

— Похоже на то.

Три машины ехали по автобану.

Славное настроение, — иронично думал в БМВ Лодер. С тех пор, как мы были у Гольдштайн. И, конечно, правильно Гонсалес смылся. У всех полно впечатлений. Гнусная ситуация. Ни один уже больше не доверяет никому. И эти разъезды — безумие чистой воды. Марвин спорит с Рот. Бьет по рулю. Смотрит на нее, а не вперед, на дорогу. И это при скорости сто шестьдесят километров в час!

— …я имею полное право думать по-своему! Кто финансирует физическое общество? Все-таки Бонн. Министерство по научным исследованиям. Или ты будешь оспаривать это?

— Я не хочу ничего оспаривать. Ты рассвирепел. Умерь свой пыл. Ты вымещаешь его на мне, так как я рядом.

— Я тоже все еще здесь, — сказал Лодер.

Марвин не слушал их. Он вновь ударил по рулю.

— Финансируется Бонном! Это прекрасно. Это просто великолепно. И Бонн не признается, хоть тресни, что у нас есть бомба. А что ты, собственно, знаешь об этом? Ты же всегда знаешь все, через твои связи в Бонне. О бомбе и Бонне ты не сказала еще ни слова…

— Послушай, — вскричала Валери, — ты обезумел, Маркус! У тебя нервы не в порядке, и ты осмеливаешься намекнуть…

— Да, не в порядке. Да, осмеливаюсь. Возможно ли это, согласись, что при твоей информированности ты так мало знаешь о бомбе… наверное, Бонн диктует тебе то, что ты должна говорить нам… и за это защищает тебя от всего… Это вполне возможно…

Он попытался обогнать какую-то машину.

— Нет! — закричала Валери. — За нами едет машина!

— Ну и что? — спросил Марвин.

Он завершил обгон. Зажглись фары задней машины, взвыл ее клаксон, она промчалась мимо них почти вплотную.

Марвин рассмеялся.

Лодер произнес очень громко:

— Все. Конец. С меня уже хватит. Я хочу хоть еще немного пожить. Господин Марвин, там, впереди, есть парковка. Вы остановитесь и пустите меня за руль. Непременно.

Потрясенный, Марвин послушался. Они поменялись местами не сказав ни слова. Теперь машину вел Лодер, а Марвин сидел позади, задумавшись. Валери молчала и смотрела на несшуюся навстречу дорогу. От этого тошнит, думал Лодер. Сейчас никто ни с кем не разговаривает. И мы обязаны, должны работать друг с другом! Я должен хотя бы попытаться наладить нормальный разговор. Он громко сказал:

— Есть один молодой ученый-экономист, Олаф Хомейер, который доказал, что так называемый требующий меньших затрат ток из угля и атома на самом деле является невероятно убыточным делом.