Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

— Вы, например, — сказал Марвин.

— Я? Итак, это я. Все вы это слышали, дамы и господа — это для суда.

— Я не сказал, что это вы. Я сказал, что им могли бы быть вы…

— Да, да, да. Для такой ерунды у Йошки Циннера нет времени. Не знаю, о чем он думает. Взять только обычные штрафы, когда не выдерживаются сроки! Вы же не имеете никакого понятия о том, что за гадкая, дерьмовая профессия у бедного Йошки! — Он вытер влажные глаза и неожиданно спросил голосом несчастного ребенка. — Как же я могу быть тем, кто знает больше всех, скажите, пожалуйста?

— Кто без предупреждения стремительно появился во «Франкфутер Хоф», и что-то кричал о блиц-идее и единственном шансе, и в тот же вечер, сразу, отправил всех нас на съемки этого фильма в бразильские джунгли? Кто это был? — спросил Марвин.

— Это был Йошка Циннер, — сказал Йошка Циннер. — Вы сопротивлялись руками и ногами, мой господин? Все остальные тоже? Йошка Циннер должен был силой добиваться от каждого из вас, чтобы вы послушались? Какая грязь! Вы прыгали как собачки от восторга, что Йошка Циннер дал вам такой шанс.

— Это правда, — сказала Валери Рот.

— Но? — спросил Циннер. — Где же но, молодая фрау, говорите быстрее! Я не хочу терпеть эту медлительность! Итак, пожалуйста, но?

— Но своим шансом вы сделали так, что все мы сразу оказались далеко от Европы и от Германии, и чтобы мы в течение многих недель занимались фильмом и ничем другим.

— Значит, так? Но не понимаю ни единого слова. Сделайте одолжение! Договорите все до конца. Это значит?

— Это значит, что, возможно, главной целью было не занять нас в съемках, а держать как можно дальше от Германии, загрузив работой, чтобы мы не замечали, что здесь на самом деле происходит.

Лицо Йошки стало багровым.

— Вы лишились разума, фрау доктор? Почему Йошку Циннера уважают и почитают во всем мире? Почему? Потому, что он ни разу за свою жизнь не затевал никчемного дела! Спросите Филиппа! Филипп, может быть, вы скажете что-нибудь, чтобы защитить своего старого друга, который постоянно помогал вам в те скверные времена, когда вам нечего было есть? Ну, давайте, Филипп, скажите что-нибудь. Скажите, что ни разу за свою жизнь Йошка Циннер не затевал никчемного дела!

— Вы сами говорите это. Второй раз, — сказал Гиллес.

— Так вы тоже против меня? Благодарю покорно, Филипп! Отмечу для себя: мой друг Филипп Гиллес тоже говорит, что я хочу скрыть свинство. Мой друг Филипп Гиллес. Грош цена друзьям. Грош цена людям. Люди — всего лишь сброд. Самое пакостное, что есть…

— Господин Циннер! — тихо сказала Мириам.

— Слушаю вас, милостивая фрау адвокат!

— Прекратите это! Немедленно! Я не верю, что вы хотели скрыть преступление, когда посылали киногруппу за пределы страны. Но мы хотели бы услышать объяснение этому. Кто-то, в свою очередь, хочет что-то скрыть. И скрывал еще до того, как вы собрали группу из этих людей, чтобы реализовать проект телевидения Франкфурта.

— Может что-то скрывать франкфуртское телевидение.

Мириам провела рукой по белым волосам.

— Это маловероятно. Франкфуртское телевидение — это общественно-правовая организация. Иногда она затрагивает политику. Возможно, какому-то политику необходимо что-то скрывать, а ваш канал ничего не знает об этом. На франкфуртском канале люди неожиданно получили заказ изыскать денежные средства для этого злободневного сериала. Простите за вопрос, господин Циннер — я, кстати, знаю, что вы обычно производите для телевидения, — когда вы сняли свой последний злободневный, серьезный сериал?

— Перестаньте! — сказал Циннер. — Пожалуйста, милостивая фрау, лучше перестаньте. Вы не знаете, что происходит. Из-за сетки вещания. Только из-за сетки вещания.

Это прозвучало, как ругательство.

— Я знаю это, господин Циннер, — сказала Мириам. — И поэтому я также в курсе того, что для вас значат эти фильмы.

— Все, милостивая фрау! Все!

— Поэтому-то вы и свалились нам на голову во «Франкфутер Хоф» и вели себя, как безумный?

— Я всегда веду себя, как безумный.

Циннер в отчаянии скривил в улыбке рот.

— Вы не получили от канала особенно выгодных условий. Все равно. Вы бы приняли самые плохие. А что вам оставалось? Вы согласились бы на всякое условие.

— На всякое, да.

— Именно, господин Циннер. Таким образом, вы даете нам повод предположить — лишь теоретически предположить — не было ли у вас чувства, что вы нужны им, чтобы скрыть некую тайну? Только чувства, господин Циннер! Вы в высшей степени интеллигентны… старый заяц в отрасли кинопроизводства… Вы производили бы расследования… точно так же, как и я… И, в конце концов, выведали бы, почему в течении столького времени вам позволено выпускать в действительности хорошую продукцию… — Вы бы молчали, господин Циннер?