Леонид Хомутов: В сложном полете

— Ушаков Борис, — представился и не удержался, покраснел.

— Так, так, — оглядел меня оценивающе председатель, подполковник. Полистал, видимо, мои документы в скоросшивателе. Пом по комсомолу, наклонившись к подполковнику, тихо говорил:

— …прошел, школу окончил… вот аттестат… — отец политработник-офицер, погиб… Мать и сестра коммунисты, сам — комсомолец.

— Ну, ну, — одобрительно покивал подполковник и снова теперь уже ласково посмотрел на меня.

— Свободен, — сказал неожиданно.

Я растерялся. А где ваши традиционные вопросы: желаю или не желаю учиться в училище?.. Почему не задаете?

— Свободны, — повторил подполковник. — Пусть входит следующий.

Я повернулся и вышел.

Итак, судьба определилась — остаюсь в училище. Ну не расстраиваться, может, и к лучшему.

Что ж, пожалуй, первому начальному этапу жизни — детству и юности, фундаменту что ли, пора подвести итог.

За 17 лет не добился, чего желал. А стоило поступить в мореходное, как цель жизни была бы достигнута… Кто виноват в провале? Разумеется, сам. Надо больше было копить знаний, крепить здоровье все 10 лет, а не только под конец учебы. Вывод на будущее: работать и работать, тогда придет успех…

Вообще-то невезучий я здорово. Ведь все 10 лет хотел отлично учиться, но не смог, хотя учил, порой, добросовестно — не хватило ни способностей, ни ума. Со 2-го класса любил Лильку Рукову и был нелюбим. Всегда мечтал быть сильным, занимался даже акробатикой, но лишь окреп. Хотел быть ловким и страдал от неловкости. Хотел быть рослым, стройным, но остался таким, какой есть. Моментами бываю трусливым, иногда страх сковывает, холодит сердце, лишает воли. За такие минуты ненавижу себя. Не умею спорить, доказывать, хотя чувствую и знаю, что прав. Люблю футбол, но играю плохо. Не музыкален. И танцую плохо. От этого еще больше робею, боюсь приглашать девушек, не переношу их отказов, чувствую себя опозоренным у всех на глазах…

Из-за этого и радостей-то в жизни почти не было. А почему так получается? В чем корень зла?.. Таким родился.

Один вид вызывает пренебрежительное и даже презрительное отношение, убеждает в неполноценности… А ум? До сих пор твердо не знаю, есть ли он? Ведь учился неровно: в 5—7 классах плоховато, а до и после хорошо. Был даже кандидатом на медаль… Что я за человек? — мучал вопрос еще в школе.

Вывод: впереди ждет еще более трудная взрослая жизнь. И я должен продолжать развивать ум, силу, работоспособность, добиться уважения окружающих, стать человеком наконец. И если добьюсь этого, то использую свои возможности на благо таких же неудачников, как я. А их большинство…

Несмотря на бесчисленные невезения и недостатки, к будущему отношусь оптимистично. Основания есть. Ох и трудно было, но в девять лет (проявил волю, горжусь!) бросил курить. А ведь покуривал с семи. Рос среди хулиганов, воришек, сквернословов, но таким не стал. Это тоже что-то значит… Никогда никому не завидую, радуюсь чужим успехам. Добр, приветлив, хотя некоторые считают доброту глупостью, а вежливость слабостью. Драк не люблю, но и не боюсь. От обиды могу зареветь, хотя никогда не плачу. Стыдно. Только глазами усиленно моргаю. Исключая негодяев, всем желаю добра. Еще со 2-го класса знаю, кем буду и что хочу. Правда, в 9-м уточнил — помимо военного, стать путешественником. Поэтому и в мореходку поступал — хотелось поглядеть мир, набраться впечатлений. А уж потом!.. Есть еще, еще одна задумка…

Прошло три дня. Понемногу я стал осваиваться с курсантским положением и знакомиться с сослуживцами.

Обычными и все же интересными оказывались они.

Сразу же внимание привлекли командиры. Мой — Павел Магонин не шел ни в какое сравнение с другими главным образом из-за внешности. Невысокий, кривоногий, коренастенький, с черным ежиком волос. Узкоглазое, коричневое лицо с приплюснутым носом оканчивалось тяжелой низкоопущенной челюстью с вытянутым подбородком. Самый заметный — командир 22 классного отделения Апрыкин — плечистый, выше среднего роста. Крупный, чуточку вздернутый нос придавал лицу самоуверенное, даже нахальное выражение. Да и, пожалуй, таким Апрыкин и был. С утра и до вечера слышался его резкий, густой оглушающий голос, перекрывавший все звуки в казарме. Как видно, он гордился им и тем, что был сыном полковника, — надоедливо всем показывал свое врожденное умение командовать. Когда он разражался тирадой, постоянно воспитывая курсанта Пекольского, курсанты других отделений принимались хохотать и подначивать: