Леонид Хомутов - В сложном полете

— Но когда мы позвали Родионова вы же знали, что вытаскиваем? Почему тогда не убрали газ? — поддержал стрелка радист.

— А я толком не понял, зачем вы его позвали. Да и потом, уж на то пошло, пусть поболтается разгильдяй! Может, дурь-то выветрится? Не будет самовольничать, спорить и ослушиваться командира! Так ведь, Саня?

— Конечно! Я бы на вашем месте так вообще не вытаскивал сейчас! А вытащил бы над аэродромом!

— Верно, Саня! Я так же думаю. Вытащим перед посадкой! Пусть болтается!

— Но это бесчеловечно! Это издевательство! — в голос запротестовали радист со стрелком.

— А вылезать из кабины — разве не издевательство над экипажем?.. Над вами? Он же везде будет трепаться, что командир заставил вылезть наружу? Какая слава о нас пойдет?.. Кстати, он не сообщил — бомбы сброшены или нет?

— Все сброшены! Четырежды мигнул, как уговорились.

— Тогда все! Идите по своим местам! И чтобы никаких разговоров.

Горец, он ненавидел Ушакова не только за его мастерство и находчивость. Главное, он знал — все мужчины рода Ушаковых, отец и двое его братьев, погибли, защищая Россию. А отец Хаммихина — активнейший националист, «борец за свободу» — еще в 42-м году установил контакт с фашистами, за что был арестован и выслан в Сибирь.

Ушаков о командире этого не знал и диву давался, за что тот его невзлюбил?.. Каждый день он вспоминал недавно погибшего старого командира, спасшего экипаж в том полете, его отцовское отношение к нему.

Когда самолет оказался над своим аэродромом, Хаммихин, убрав газ правому мотору, приказал:

— Затаскивайте самовольщика!

Парни бросились к канату. К великому удивлению, в этот раз веревка затаскивалась без усилий. Вот что значит «убранный» двигатель! Но каково же было их удивление, когда вытащили пустой конец!.. Владимир исчез!..

Недоумевая, осматривали веревку, измочаленный узел, которым она, по-видимому, заклинивалась в щели руля высоты. Терялись в догадках, что и когда случилось с Ушаковым.

— Как исчез!? — бушевал Хаммихин, когда ему доложили о штурмане. — Вот сволочь! И тут нагадил! Теперь выкручивайся! Пиши объяснительные!..

Когда самолет приземлился и зарулил на стоянку, неожиданно снаружи открыли дверь и в кабину влез… Владимир. Не говоря ни слова, он толкнул парашют к борту, прошел на свое место и, собрав документацию и снаряжение в планшет, направился к выходу.

— Володя?! Откуда? — только и успели воскликнуть ошеломленные парни.

— Потом! Обо мне никому ни слова! — обернувшись, предупредил Владимир и выпрыгнул из кабины.

Так в полку никто и не узнал, что произошло в эту ночь в экипаже Хаммихина. Только через неделю Владимир рассказал своим друзьям, как он быстрее их оказался на аэродроме…

Потеряв надежду на возвращение в самолет, в конце концов, увидел под собой родной аэродром. Вспомнил, в кармане комбинезона лежит перочинный складешок для заточки карандашей. Достал его и обрезал веревку… Приземлился вблизи стоянки. (Бывает же так!) Дождался, когда зарулит самолет, и влез в кабину…

Все боевые вылеты были для меня трудными и сложными. Поэтому ими горжусь одинаково, не выделяя ни один, как отец гордится своими сыновьями-молодцами, поровну любя всех.

И все же есть такой, которым нельзя не гордиться особо. Подобных ему больше никогда не было, да и вряд ли будет. Он был самым продолжительным по времени и длинным по маршруту. Секретным…

Ну и я был совсем другим, чем при полете с Вадовым на стратегическую разведку.

Предстояло выбросить двух парашютистов вблизи города Рунцлау.

Вылетели вечером с расчетом, чтобы в глухую полночь выйти в заданный квадрат. Задолго до линии фронта набрали максимальную высоту. С 4000 метров пришлось надеть маски — не хватало кислорода. Погода помогала выполнению задания. На этот раз синоптики не ошиблись…

Линию фронта прошли за облаками, каракулевыми шкурами раскинувшимися во все стороны. Для экономии горючего и увеличения дальности полета спустились с «потолка». И пошли над самыми верхушками бело-волокнистых клубящихся горок и завитков.

Серебристо-золотой диск луны заливал снежные вершины облаков своим матово-мертвенным светом, высвечивая все ямки на сугробной поверхности их, контрастно оттеняя тыловые стороны.

Порой чудилось, что не в самолете, а в аэросанях мчимся по заснеженной тундре, которой нет предела. Черно-фиолетовым куполом, усыпанным разноцветными звездами, словно драгоценными камнями, висело небо…