Леонид Хомутов - В сложном полете

— Довольно реветь. Умойтесь. Чтоб на улице никто не видел слез. Только улыбки!..

Мы вышли из дому. Перегородив тротуар, бодро шагали вниз по Ленинской к военкомату. Впереди отец с матерью. Сзади на шаг мы: Валя, Владимир, я.

Папка, как и подобает командиру Красной Армии, в зеленой гимнастерке с белоснежной полоской свежего подворотничка, подтянутый, стройный, любо посмотреть!

Поглядывая на него, я невольно разбухал от гордости. Да! Именно такие, как он, раздавят фашистов, спасут Россию, родину!..

Прохожие на тротуарах, увидев нас, замедляли шаги. Некоторые останавливались, подолгу глядели вслед.

У белого здания военкомата толпа провожающих. Как же? Ведь командиры запаса самые первые из города уезжали в армию, а может, и сразу на фронт сражаться с фашистами.

Пройдя мимо расступившихся людей, вошли во двор. Тут было сравнительно свободно. Посредине группа уезжавших. Человек 20—30, не больше. Все в гимнастерках, в галифе, в поблескивающих сапогах.

— А вот и Петр Иванович! — чей-то возглас. — Иди к нам!..

Папка, подойдя к товарищам, поздоровался. Потом скрылся в дверях военкомата.

Около ворот, вдоль стен и заборов группами стояли семьи. Шумела толпа на улице. Во дворе было потише. Знакомые и незнакомые жены, матери, сестры негромко переговаривались, украдкой смахивая выкатившуюся слезу. Грустные, серьезные лица, точно на похоронах.

Посреди двора появились две зеленые, прямоугольные трехтонки.

Вышедший из здания сотрудник громко объявил:

— Товарищи командиры и члены семьи! Можете садиться в машины! Через несколько минут отправляемся!..

В кузов первыми сели женщины и дети. Потом залезли туда мы, мужчины. Места хватило на всех. Правда, было тесновато. Я присел в самом углу в стыке бортов. Пронзительно сигналя, трехтонки с ворчливым урчанием выбрались на улицу и, подпрыгивая на булыжниках, покатились вниз к Каменке.

Ветер зашумел в ушах. Порывом его с моей головы сорвало матросскую бескозырку. Она блином улетела за борт, упала ребром и колесом покатилась по мостовой. Кто-то из толпы, выбежав, поймал ее и замахал вслед. И, словно по команде, провожающие дружно замахали руками.

— Возвращайтесь с Победой! — донеслись крики. — Скорее! Ждем вас!..

На станции мы пробыли недолго. То ли не оказалось поезда, то ли по какой другой причине, но командиров запаса не увезли в этот день.

Не уехали они и на следующий, и 26-го. И каждое утро наша семья в полном составе дружно шагала в военкомат.

И вот настало 27 июня, когда, проснувшись часов в девять, я увидел, что нахожусь дома один. «Ушли и меня не взяли, — горестно размышлял я, сидя в кровати. — Но почему? А если я больше никогда не увижу своего папку?..»

Вскоре пришли старшие — мама, Валя, Владимир. Хмурые, печальные. На мои упреки мама устало ответила:

— Он запретил тебя будить. Поглядел, как сладко спишь, поцеловал и сказал: «Пусть спит, маленький сынок. И так эти дни вставал рано».

Так много раз провожая, я и не проводил своего отца…

В первые дни войны в нашем городе на воротах райисполкома наклеивались сводки Главного командования Красной Армии. Напечатанные на грубой коричнево-серой бумаге, они были заметны издалека. Около них всегда толпился народ. Тем более, что содержание их было тревожным и даже ошеломляющим. Затем вместо сводок появились сообщения Советского информбюро. Потом наклейки с ворот исчезли…

После отъезда отца горвоенкомат с утра и до вечера осаждали здоровенные парни со значками «ГТО» и «Ворошиловский стрелок» на груди, требуя зачисления их в армию и отправки на фронт… Что ж! Я их понимал. Каждому хотелось поколошматить фашистов. Будь я взрослым, я бы действовал так же!..

В эти же дни — конца июня, начала июля — начались массовые мобилизации в городе и районе. Пунктом сбора стала наша 6-я школа и прилегающая к ней пыльная, каменистая площадь. Гул, плач, выкрики, команды стояли здесь. Сотни крепких, здоровых мужчин выстраивались на площади в длинные колонны и под потрясающую мелодию марша «Прощанье славянки» отправлялись пешком на станцию. Толпы горожан и сельчан собирались у школы проводить в армию своих отцов и братьев. За все годы войны я не видел большего скопления людей, чем в те памятные дни.

Во главе колонны — духовой оркестр. За ним по 6—8 человек в шеренге мобилизованные. Колонна обычно растягивалась на километр-полтора. Голова ее, перейдя мост через Каменку, уже поднималась на Вороняцкую гору, а последние шеренги только еще трогались с места.