Леонид Хомутов: В сложном полете

Умывались с Ромаровским из заранее приготовленного ведра. Поливая друг друга, весело фыркали. Радовались, что мучения кончились.

Ромаровский философствовал:

— Как всякая объективная реальность, объективный труд не терпит дилетантизма. А реализовать его приходится субъекту с субъективным пониманием и отношением к объективной реальности. Отсюда, противоречие субстанций, гносеология которых диалектически непознаваема.

— Что? Что? — рассмеялся я. — Повтори, пожалуйста, отродясь такого не слыхал!

Ромаровский искоса взглянул, чуть улыбнулся, порозовел.

Забавный парень! И где таких слов набрался?

Интересно, он, сам понимает, что говорит или просто заумь, чтобы выделиться и обратить на себя внимание?..

Тяжело в наряде глубокой ночью. Ясно, не стоишь как истукан все два часа у тумбочки (сил и выдержки не хватает) а, накинув шинель, ходишь от дверей до дверей по коридору. И прислушиваешься, не идет ли дежурный по УЛО. Это хоть и маленькое, но нарушение, зато не уснешь.

Разные мысли лезут в голову. Ну и пусть, быстрей пройдет время. На севере за двумястами километров — Синарск. Тоже все спят: и мама, и Галя, и друзья. Ждали, ждали, так и не дождались моего возвращения. Письмо, конечно, уже получили. Первое мое письмо из армии. Завтра — послезавтра должен придти ответ. Затем от Кольки Суткина, Рашида…

С Колькой мы друзья со 2-го класса. Наш девиз: «Я — это он, а он — это я!» провозглашен мной два года назад. Колька — стройный, сухощавый — физически послабей меня. Крупнейший недостаток — заячья губа — таким родился — постоянно отравляет ему жизнь. Но в будущем он надеется устранить его: либо сделать операцию, либо отрастить усы.

В делах сердечных он тоже невезучий. С 8-го класса мучился от неразделенной любви…

Рашид пришел к нам в 9 класс, приехав из другого города. У Рашида постоянной симпатии нет. Ему все нравятся, лишь бы ласково поглядели. Один день хвалит одну, другой — другую и так без конца.

Я втайне изредка смотрел на друзей свысока и посмеивался. Кого любят? Неужели не видят, что лучше всех Лилька?!.. Самая умная, красивая. Танцует — заглядишься, поет — заслушаешься. Нет, серьезно, голос у нее сильный, мелодичный, густой, какое-то сопрано. Ей бы в консерваторию, на вокал, знаменитостью бы стала. Я как-то еще в 9 классе не выдержал и незаметно выпытал у Николая, почему Ленка, а не Лилька ему нравится. Тот вначале заледенел, а потом оттаял:

— Она, конечно, хороша, но не пара. Что толку любить безответно?

— Да, да, — радостно кивал я головой. Хорошо, что друзья не конкуренты. И тут же помрачнел. Вот если бы остальные парни так же думали. Но наверняка она им нравится и мои шансы мизерны. Ну и пусть… безответно, зато испытал счастье любить… Я, как ГСЖ из «Гранатового браслета» Куприна, счастлив тем, что люблю самую лучшую, а она, как княгиня Вера.

Вспомнилось, как были студентами Горного института. Проучились всего полтора месяца. Не понравилось, хотя и успешно сдали первые контрольные работы. Учиться и скучно, и нудно, и никакой романтики!.. Решили уйти. Долго не отпускали. Документы отнесли в Синарский горотдел КГБ для зачисления в школу иняз. К великому несчастью, вызова прождали два с половиной месяца и не дождались. Подавленные, хмурые, обескураженные в последний третий раз вышли из горотдела. Опять с треском провалилось задуманное! На следующий день Рашид разузнал в военкомате о наборе курсантов в Надеждинское авиаучилище. Уговорил сходить туда и меня. И-и вот… до сих пор краснею от возмущения и стыда…

С тревожным, неприятным чувством шел к военкомату по вызову и не ошибся. Капитан на пороге огорошил:

— Ты что, дезертировать вздумал?.. А за дезертирство знаешь, что полагается?.. Расстрел!!!

— Но я не служу еще, — покраснел, опуская голову.

— Молчать! — так резко крикнул и хлопнул ладонью о стол капитан, точно выстрелил, что я вздрогнул и сжался, словно от удара.

— Вот бумага, вот ручка, вот чернила. Пиши заявление на имя военкома, получай проездные и послезавтра отправляться. Все!

— Но не хочу туда поступать.

— Как это не хочу!? — угрожающе надвинулся капитан. — А я и не спрашиваю твоего хотенья! Тебе семнадцать есть? Есть! Туда не пойдешь — в солдаты отправлю!..

Капитан был старше раза в два и больше во столько же. Все в нем было крупно: и голова, и руки, и ноги, и тело. Жалобно скрипел стул, когда он поворачивался. Глаза мрачно горели, черты лица затвердели, стали жестче, кадык не шее прыгал вверх-вниз, руки сжимались в огромные кулаки. Ударит — убьет сразу. Холодком сдавило сердце, ледяным дождичком окропило спину. Никогда никто не разговаривал так сурово со мной. Даже крики учителей в школе были добродушным рокотом по сравнению с этой взбучкой. Там все было ясно. Ну поругают, да перестанут. И все пойдет по-прежнему. А здесь неизвестно, что могут сделать. Уж больно учреждение-то серьезное. Здесь не шутят. А капитан давил.