Кеннет Андерсон - Черная пантера из Шиванипали [издание 1964 г.]

Обдумав все это, я постарался устроиться в махане поудобнее. Затем велел крестьянам привязать козленка к колышку и возвращаться в деревню, громко переговариваясь. Это нужно было не только для того, чтобы заставить заблеять козленка, когда он почует, что люди уходят, но и чтобы привлечь внимание пантеры.

Мои спутники сделали все, как я велел. Козленок кинулся за ними, натянул веревку до предела, и начал блеять так громко и настойчиво, что я возликовал, не сомневаясь, что, если пантера поблизости, она непременно услышит блеяние и поторопится к предназначенной ей жертве.

Но все случилось иначе. Козленок орал так громко и упорно, что к тому времени, когда солнце село, охрип, и из его горла вырывался какой-то сиплый писк. К наступлению сумерек он, казалось, покорился неизбежности провести ночь в лесу, улегся на землю и заснул. Теперь пантера могла обнаружить его только в том случае, если бы, проходя мимо, буквально наткнулась на него. Все же я решил подождать до девяти часов.

Следующие два с половиной часа были похожи на многие другие, которые я провел в джунглях. Голоса пернатых обитателей леса давно уже смолкли. Тишину только время от времени нарушала птица-пастушок, издающая низкий, но очень пронзительный крик, напоминающий звук, который производит пастух, созывая пасущееся в лесу стадо. Отсюда и ее название. Эта серая ночная птица величиной около восьми дюймов обитает, по-видимому, только в джунглях или в непосредственной близости от них; мне во всяком случае не приходилось встречать ее в заселенных районах.

Больше мне нечего вам рассказать, кроме того, что в четверть десятого я решил покинуть свой пост. Я посветил фонарем, но рассеянный свет едва достиг спящего козленка, неясные очертания которого я смог различить лишь после того, как он вскочил на ноги. Если бы пантера напала на козленка, я вряд ли даже увидел бы ее. Утешая себя мыслью, что, может быть, к лучшему, что она так и не пришла, я слез с дерева, отвязал козленка и отвел обратно в деревню, где оставил у одного из крестьян, помогавших строить махан.

Рано утром я вернулся в деревню, чтобы собрать дополнительные сведения, но никто не знал, откуда появлялась пантера и где могло находиться ее логово.

Работы на моей земле продолжались еще три дня, и каждый вечер я несколько часов проводил в махане, используя в качестве приманки различных коз. Меня преследовала неудача — я даже не услышал голоса пантеры. По утрам я обследовал окрестности махана, просеки и берега ручья, но нигде не находил свежих следов. Значит, в эти ночи ее здесь не было. Может быть, пантера ушла в отдаленную часть Елагири.

На четвертый день я оставил пателю записку с моим адресом и фамилией и деньги на телеграмму, а сам уехал в Бангалур.

Прошло больше месяца. Телеграммы не было, и я решил, что либо людоедство не вошло у пантеры в привычку, либо она спустилась с Елагири на равнину, пересекла поля и отправилась в более обширные леса на горах Джавади.

Последующие события показали, что это было не так.

Прошло семь недель, и я уже перестал ждать телеграммы, как вдруг она пришла. Староста сообщал, что пантера убила письмоносца, разносившего почту со станции Джаларпет по деревням и селениям, расположенным на вершине гор.

Я получил телеграмму после трех часов дня, но все же поспел на тричинопольский экспресс, уходивший из Бангалура в семь вечера, и в половине одиннадцатого уже был в Джаларпете. Яркий свет переносной лампы-молнии — петромакса — помог мне преодолеть восьмимильный подъем от станции до деревни, куда я пришел к двум часам ночи. В иное время я бы не рискнул ночью пуститься в путь по неровной, крутой, покрытой крупными валунами дороге, зная, что в ее окрестностях бродит пантера-людоед. Однако я был уверен, что пока мой петромакс светит, можно не опасаться нападения.

405-калеберное ружье, вещевой мешок со снаряжением за спиной да еще лампа в левой руке составляли весьма тяжелую и неудобную ношу для восхождения по крутой тропинке, и я совсем взмок, добираясь до вершины. Отсюда оставалась еще миля до деревни, и пока я дошел до нее, холодный предутренний ветерок высушил мою одежду.

Я разбудил пателя, а он в свою очередь поднял на ноги почти всю деревню. Вскоре меня окружила толпа смуглых людей, белые зубы которых ослепительно сверкали в свете петромакса.

Патель предложил мне поесть, но я согласился только выпить горячего чаю. Прихлебывая его из большой медной кружки, я стал слушать рассказ пателя.