Виктория Токарева - Жена поэта [сборник]

Я вернулась домой. Села за кухонный стол, другого не было. Положила перед собой две имеющиеся страницы и переписала их подробно. Получилось сорок две страницы.

Отнесла их Владимиру Войновичу. Он переделал название. Написал своей рукой: «День без вранья». И отнес рассказ в журнал. Я спросила:

– Почему ты отнес мой рассказ в журнал? Ты за мной ухаживаешь?

Он ответил:

– Если бы я нашел этот рассказ просто на улице, если бы он валялся в снегу, я все равно отнес бы его в журнал. Рассказ – талантливый.

– А я?

– И ты, – ответил Володя.

Мы разговаривали на «ты», потому что у нас была маленькая разница в возрасте. Пять лет. Мне двадцать два, ему – двадцать семь.

До романа дело не дошло, потому что он уже был влюблен в Ирину Икрамову, жену Камила. Он мечтал отбить ее у друга, но это было непросто. Ирина крепко держалась за Камила.

Володя попросил у меня фотокарточку. Я, естественно, подарила свой смеющийся жизнерадостный портрет, величиной с ладонь. Володя прицепил фотокарточку в свою машину над рулем, чтобы Ирина ревновала.

Я играла роль приманки, на которую Володя хотел приманить свою любовь.

Я играла роль червяка на удочке, на которого Володя хотел поймать золотую рыбку.

Приманка сработала. Ирина испугалась, что Володю уведут из-под носа. Войнович становился знаменитым писателем. Большая рыба могла уйти с крючка.

Камил – хороший, прочный. Но Володя – знаменитый. Быть рядом с таким человеком – лестно, поскольку на тебя падают его лучи. Почетная миссия.

Володя ее любил. Его могла бы остановить семья: беспомощная любящая Валя Болтушкина, двое маленьких детей – мальчик и девочка. Его могла бы остановить дружба с Камилом Икрамовым, который так много сделал для Володиного начала. Но Володя ослеп и оглох. Он ничего не хотел видеть и слышать. Он бросил семью и друга и начал новую жизнь на чужих слезах.

Вторая жена – Ирина

Ирина была ревнива. Она хотела владеть Володей в полном объеме и отсекла его от прежней семьи. Она их не выносила. Дети от деревенской Болтушкиной казались ей беспородными щенками. О самой Вале и говорить нечего. Где она, Ирина, и где Валя…

Ирина преподавала в школе. Какой предмет – не знаю. Наверное, литературу. У нее учился Егор Гайдар. Он глубоко уважал свою учительницу. Скорее всего, Ирина была хорошим педагогом: всесторонне образованным, с крепким характером.

Она родила Володе девочку Олю. Володя влюбился в Олю, и эта любовь продолжалась с ее первого дня до его последнего.

Я дружила с Володей. Не взахлеб. Редкие встречи, прогулки. Но я их запомнила. И запомнила все, что он говорил.

– Моим кумиром был Солженицын. А сейчас он перестал быть моим кумиром. Мне кумиры больше не нужны. Это свидетельство того, что моя душа мужает. И не нуждается в подпорках.

Володя в то время начал писать «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Он говорил: «Это будет главная книга моей жизни».

Однажды мы шли через какой-то мост. Мост был железный, грохотал под ногами. На другом берегу увидели кафе-стекляшку. Зашли. Продавщица, толстая деваха, сказала:

– Закрыто. То, что я с вами разговариваю, я делаю вам уважение.

– Сделайте нам еще одно уважение: дайте две сардельки, – попросил Володя.

Она подумала, посомневалась и кинула на бумажные тарелки по одной сардельке.

Мы стояли за холодным высоким столиком и ели душистые, горячие, крепкие сардельки, вкуснее которых нет ничего в природе. Видимо, мы были голодные.

Прошла жизнь, а я помню и этот мост, и сардельки, и нашу беседу. Мы разговаривали не как мужчина и женщина, а как писатель и писатель. Мой рассказ «День без вранья» уже вышел. Я стала знаменита. По сравнению с Войновичем моя труба была пониже и дым пожиже, но это закономерно. Он – мастер, а я – подмастерье.

Одновременно с переменами в семье произошла перемена в Володиной социальной жизни. Он стал диссидентом. Как тогда говорили, задиссидил.

Лично я не диссидила никогда. Боялась – раз. Не верила в успех – два. Что может изменить один слабый индивид в этой махине, именуемой Советский Союз? Мое поколение еще не забыло сталинские времена, «когда срока огромные брели в этапы длинные». Противостоять системе – все равно что поставить табуретку на пути несущегося поезда. Поезд сшибет табуретку и не заметит.

Я помню Валерию Новодворскую – настоящую революционерку. Ее бесстрашие я объясняла ее личной жизнью: одна, ни семьи, ни детей. За себя одну не страшно. Моя любовь к ребенку и профессии отсекала меня от всякой борьбы. Я хотела только работать и любить свою семью.