Константин Строф - Плач Персефоны

Рука, открывшая дверь, предупредительно указывая путь, провела в кухню и усадила на стул.

– Не могла поймать вас несколько дней. Вы совершенно неуловимый, – чуть сдобрено укоризной и присоединено к улыбке. – Я Ольга, помните?

Трудно было не заметить, что она вполне освоилась и уже не чувствует скованности первой встречи. Нежин, наоборот, погрузил свою косматую голову еще глубже в плечи.

На ней был надет престарелый фартук – палевый, с ужасными бордовыми букетами. Неужели она привезла его с собой? Под фартуком обитали весьма просторные шорты, способные вполне на многое, и рубашка – как будто мужская, с закатанными выше локтей рукавами.

– Есть будете? – попытались выведать у Нежина между прочим.

Цветастые груди исчезли, уступив место клетчатой спине, перетянутой внизу кружевными завязками фартука.

Она существовала. Она попросила не молчать и направилась к плите, виляя бледными, слегка изогнутыми внутрь ногами. Голубые веточки проглядывали чуть выше икр и пропадали в молочной белизне бедер. Нежин заставил себя отвернуться. Более движений он не совершал, смирно сидя с подобранными под стул ногами. В то время как на сковороде что-то извивалось и всхлипывало. Через минуту незнакомая безволосая рука с розовым треугольным рубчиком на запястье поставила перед Нежиным тарелку и заставила его вздрогнуть. На тарелке лежала аккуратно разграбленная кучка картофельного пюре и пухлая мерцающая котлета.

Прежних штор не было. На месте их дымчатого кварца висели легкие гардины, канареечно-желтые, в мелкий синий цветочек. Недолго Нежину мерещилось. Еще бы: перед ним были летние любимицы Веры, что вместе с остальными, по-разному привилегированными, все эти годы хранились на дне комода в его комнате. Нежин напряженно соображал, споткнувшись в дыму воспоминаний. Выходило, пока он зубоскалил с Мартой и неуловимыми видениями, заповедник украдкой навестили. Хворые полунагие вещи, такой одинокий и неловкий воздух, старый неприбранный диван – все оказалось во власти чужого любопытства, глаз, не знающих покоя рук… Проблеск обретенных мест потух, сметенный досадливой злобой. Чувствительно зудя, вылупилось желание совершить что-то отчаянное, полное жути и мерзости, однако Нежин, сознавая вперед свое непобедимое безволие, все разогнал, убедив, что все это ударит по нему самому, по всему, что прижилось в нем зыбкого и слабого, то есть – по всему.

С силой всех возможных невоздержанностей, на которые только способны мужчины наедине с осквернившей что-либо женщиной, Нежин уставился в окно. И увидел впервые за долгие годы по-настоящему ясное небо, наполненное до краев роями звезд, необъятное, черное до судорог в глазах.

Нежин услышал слова, обращенные, по-видимому, к нему, но ничего не разобрал из сказанного. Переспросить не смог, а вместо того пошел к холодильнику и принялся копаться там, инспектируя остатки своих запасов. На полках прибавилось, но Нежин все-таки смог отыскать останки палой ветчины, помидор и два кусочка подернутой сизым брынзы. Сжав все это в руках, он захлопнул коленом дверцу, но тут заметил нагло вспорхнувший с полу и недалеко приземлившийся жирный клубок пыли. Как только мог быстро, Нежин наклонился и, собрав воедино всю свою красноту, задул его под холодильник.

Убедившись, что оба остались незамечены, Нежин прикрылся собственной спиной и начал нарезать ломтиками найденное добро и раскладывать на тарелке со всем присущим ему чувством красоты. Разогрев это незамысловатое блюдо – так и не дождавшись расплавления сыра, – он сел обратно за стол и стал есть прямо из сковороды. Отчасти рагу портили запах плесени и кисловатый привкус; Нежин продолжал жевать, не подавая виду.

Все прежнее, казалось, было забыто, однако такого Ольга Домотканая простить не могла. Стараясь не терять самообладания, но все же подрагивая интонациями, она осведомилась:

– Вам не по вкусу то, что я приготовила?

Вся неподдельность ее доброй воли и универсальность сотворенного ею ужина, по всей вероятности, не позволяли ей принять отказ без объяснений, поэтому, не дожидаясь ответа, она снова спросила:

– Так вам это не нравится? Что же вы обычно кушаете?

Она раздосадовано посмотрела на тяжелый, словно чеканенный прямо на земле профиль, продолжающий молча поглощать свое неаппетитное рагу.

– Отвечайте же. Так не ведут себя с женщинами. И потом, я должна знать, что вам готовить. Ведь нам жить вместе.