Анна Козлова - Рюрик

— Леночка! — звенел ее голос в трубке. — Ну что такое двадцать тысяч в наше время? И ты пойми! Если бы это были мои знакомые, ни о каких деньгах речи бы не шло, но это подруга близкой подруги моей подруги! У нас шапочное знакомство! Все-таки мальчик сделал доброе дело…

А как ты думала, Лена? Добрые дела должны вознаграждаться. Такое оно, добро, — с тяжелыми, каждый по десять штук, кулаками. И Лена сдалась — перевела мальчику на киви-кошелек двадцатку, а взамен в ее электронный ящик упала стыренная из архива Морозовской ДГКБ карта Софьи Олеговны N., 2012 года рождения.

Жизненный путь Софьи Олеговны оказался недлинным: в 2013 году она скончалась в реанимации упомянутой ДГКБ, куда была доставлена с набором диагнозов, постичь смысл которых Лена не смогла.

Мама, которой она все это зачитала по телефону, — тоже.

Во врачебном заключении, написанном крайне скверным почерком, говорилось о коагуляции кровоточащих пиальных сосудов, об области проекции средней оболочечной артерии и ее ветвей, а также там содержалась рекомендация проводить краниотомию путем расширения диагностического фрезевого отверстия.

Тут уж пришлось Лене поднимать знакомства.

Она позвонила маникюрше Карине, которая за полировкой ногтей и срезанием кутикулы частенько вдавалась в подробности жизни своего отца, угробившего жизнь на то, чтобы сначала выучиться на хирурга, а потом работать по профессии в краснодарской больнице. Основная претензия Карины к отцу заключалась в том, что и ее он заставил поступить в мединститут, который она быстро бросила — уехала в Москву, обучилась на курсах и стала зашибать невиданные для краснодарских хирургов деньжищи, разъезжая по клиенткам с рюкзаком, в котором звенели гели-лаки и тренькали щипцы.

Карина вызвалась переслать хирургическое заключение и через каких-то сорок минут отправила Лене в вотсап аудиофайл.

— Ребенок получил травму черепа остроконечным агентом — возможно, отверткой, — реанимационные действия… суть которых вы вряд ли поймете, не привели к успеху, и ребенок скончался. Вот и все… — произнес глубокий мужской голос, в котором явственно различались нотки иронии.

Лена все еще не могла взять в толк, что такого невероятного в украденном из архива Морозовской ДГКБ медицинском заключении и как травма черепа маленькой Софьи Олеговны может спасти Михаила?

Мама от ее вопросов лишь отмахнулась. Заплатила двадцать тысяч — и хорошо, а проводить ликбез для каждой идиотки у мамы ни сил, ни нервов нет.

К вечеру Николай Бурцев и Сайгон вышли к ручью и двинулись вдоль него. Тревоги Сайгона как будто рассеялись, и он трусил по берегу, влекомый невидимой людям дорожкой запахов. Николаю идти было тяжелее. Он старался не упускать из виду пса, потому что, с одной стороны, полностью ему доверял, а с другой — выглядывая Сайгона, он мог не смотреть по сторонам, не видеть леса. Плоские валуны в беретах мха казались ему выпавшими из рюкзака Сашкиными тетрадками в клетку, галька на дне ручья белела клочками ее школьной блузки. Николай сознавал, что прошло пятнадцать лет, что природа поглотила и переварила все, что было связано с Сашкой, да и ее саму, но его не покидало чувство, что дочь до сих пор здесь. Что она зовет его.

Внезапно впереди, метрах в тридцати по течению ручья, призывно залаял Сайгон. Николай поспешил к нему, и лайка с гордостью показала хозяину свою находку. Носки. Скрученные, влажные носки с черной галочкой на резинке. Совсем коротенькие, такие носят модные девушки, чтобы мир любовался их тонкими изящными щиколотками.

— Молодец, мальчик! Хороший пес! — похвалил Николай Сайгона, и тот прыгал вокруг него, радуясь, что сумел угодить.

Уже почти стемнело, и Николай занялся обустройством ночлега.

Нужно было собрать хворост для костра, приготовить нехитрый ужин для себя и собаки.

— Охраняй, — приказал Николай, положив на землю рюкзак и ружье.

Он углубился в лес в поисках сухих веток, а когда вернулся, Сайгон встретил его, восторженно виляя хвостом. Николай сходил за второй партией дров, но когда вернулся с третьей — собака исчезла.

Николай свистнул, позвал пса по имени, Сайгон не возвращался. Разозлившись, Николай решил не кормить его, разжег костер, набрал воды в ручье и поставил варить кашу.

В заказнике стемнело окончательно, крупа сварилась. Николай открыл банку тушенки и для очистки совести еще раз крикнул:

— Сайгон! Ко мне!

Он поужинал, вымыл котелок, снова позвал собаку, и пес снова не вернулся. Липкая, мучительная тревога охватила Николая Бурцева, ему хотелось броситься на поиски Сайгона, но он уговаривал себя, что пес пошел по следу зверя или спугнул птицу. И вообще сам виноват, что остался голодным.