Анна Козлова - Рюрик

Николай отправился к капитану и рассказал про сына Зуевых. Капитан слушал его с предсказуемым неудовольствием.

— У нее был рюкзак, — сказал Николай, — новый рюкзак. Где он? Почему собаки не нашли его?

Капитан молчал.

— Я думаю, — упорно продолжал Николай, — думаю, что Антон Зуев ее встретил, когда она шла от остановки. Не знаю, может, нарочно подкараулил, может, случайно так вышло. Она от него в заказник побежала. По-другому не могло быть.

— Николай Василич, — сказал капитан, — послушай меня, прошу тебя. Даже если так все было, как ты говоришь, Антон Зуев ее не убивал. Ты это знаешь. Это несчастный случай…

— Нет, — ответил Николай.

— Что я ему пришью, сам подумай! — разозлился капитан. — Ну, может, руки распустил, может, угрожал, но она не была изнасилована!

Николай потребовал протокол вскрытия дочери. Капитан кобенился, утверждая, что не имеет права отдавать протокол родственникам. Николай не отставал, пока капитан не согласился отдать протокол внешнего осмотра.

— Ты все равно ничего там не найдешь.

Несколько дней Николай без остановки читал и перечитывал бумагу. Ему не было страшно, не было больно — наоборот, через казенные формулировки, лишенные даже намека на сочувствие, он словно прикасался к телу Сашки. Размышляя над увечьями, которые она получила, он словно мог быть с ней там, где на самом деле не был. Выводами он поделился с женой.

— Кровоподтеки на запястьях, вот что я нашел. Ей выкручивали руки. Медведь не мог этого делать.

Жена ничего не ответила. Через несколько часов она пришла в сарай, где Николай пытался оживить мотор «Явы», и встала в дверном проеме. Вечерний свет подтачивал контуры ее фигуры, и Николаю казалось, что жена медленно растворяется в холодном осеннем воздухе. Он бросил мотоцикл, подошел к ней, сжал ее в объятиях, перенес на верстак, задрал ее пахнущее кухней платье, и соитие, случившееся между ними, больше походило на искусственное дыхание. Он упрямо впихивал свою жизнь в ее расхотевшее жить тело, и когда в конце она расплакалась, он понял, что спас ее. По крайней мере, в этот раз. Потом они пошли в дом, в постель, и впервые за много дней заснули вместе. Наутро она сказала, что не будет больше работать в больнице, потому что при всей тщете этой деятельности ее единственным топливом является вера, а она эту веру утратила.

— Давай уедем, — сказала жена.

— Куда? — спросил Николай.

— В Беломорск.

Там жила ее старшая сестра, библиотекарша.

— Мне ведь тридцать восемь всего, — добавила жена.

Это ужаснуло Николая. Жизнь, которую он вдохнул в жену, словно кошка, принесенная в пустой дом, обустраивалась, выбирала себе местечко, не задумываясь о прошлом, не желая ни знать его, ни помнить.

Он вдруг понял, что она хочет родить ребенка и что страдание, которое они пережили, будет лишь памятником на Сашкиной могиле и останется здесь. Наверное, она будет плакать в дочкин день рождения, может, первое сентября станет для нее неприятным днем, но новый ребенок (а вдруг будет мальчик?), заботы о нем, игрушки, книжки, новый рюкзак — все это закружит, заворожит, даст смысл, через каких-то полтора-два года она возьмет на руки младенца и будет абсолютно счастлива.

Самое мучительное открытие, которое сделал Николай, глядя в тот день на свою жену, заключалось в том, что она права.

Так нужно было поступить, и так нужно поступать всегда.

Потому что жизнь сильнее смерти, потому что жизнь не прощает тем, кто не принимает ее дары, потому что страх рассеивается перед любовью, и живой ребенок родится, а мертвый — мертв.

— Антон Зуев, — сказал Николай.

— Мне все равно, — ответила жена.

— Как это?

— У меня больше нет дочери, вот и все. Мне не интересно знать, кто виноват. Это ее мне не вернет.

Для Николая, напротив, единственно важным было — знать, кто виноват.

Этот вопрос словно поставил на паузу его жизнь, его будущее, Николай Бурцев застыл перед ним, как перед экраном телевизора, в котором тревожное тиканье отсчитывает последние секунды перед правильным ответом в викторине.

Через неделю после разговора о переезде Николай увидел в щель между досками сарая, что Антон Зуев копает на своем участке, между колодцем и яблоней. Николай чувствовал сладкий сосновый запах, шершавые доски царапали лоб и нос, но он не обращал на это внимания, все его существо было сосредоточено между колодцем и яблоней, на ритмичных движениях сына соседки, на стонах начавшей остывать земли под вонзавшейся в нее лопатой.