Анна Козлова - Рюрик

— Что ты сейчас делаешь? — наконец произнесла Светка.

— Я кормлю попугая.

Светка охнула, как будто Марта ударила ее в солнечное сплетение, а потом сообщила:

— А мне вот нечего есть!

Это знание давило на Марту, неподвижно стоявшую около клетки в бывшей кладовке. Из коридора донесся крик Яши:

— Марта!

Она вздрогнула, посмотрела на попугая и положила кукурузу в кормушку. Когда она подошла к двери, Рюрик, возмущенно заорав, выкинул кукурузу на пол.

Марта обернулась — попугай стоял посреди клетки, сузив глаза и наклонив голову вперед, как спринтер на старте. Марта подняла кукурузу и снова положила в кормушку. Рюрик тут же захватил шайбу лапой и принялся выклевывать зерна.

— Молодец, Рюрик! — сказала Марта и двинулась к двери.

На этот раз кукуруза угодила ей в спину. Попугай распластался по передней стенке клетки и яростно грыз прутья. Марта снова подняла кукурузу и снова положила в кормушку.

Рюрик начал есть в присущей ему манере, теперь, правда, производя своего рода воркование.

— Ты хочешь, чтобы я была с тобой, пока ты ешь? — догадалась Марта.

Попугай вдруг ринулся вперед и требовательно просунул клюв между прутьями. Поколебавшись несколько секунд (детка, я умоляю, не прикасайся к клетке, он может откусить палец!), Марта протянула руку и осторожно коснулась гладкой, теплой поверхности клюва жако.

Это был несравненный, невероятный, совершенный в своей красоте и практичности клюв. Он был миром, тайная дверь в который открывалась кукурузным початком, и хотя выглядело это совершенство просто, на самом деле не существовало ничего сложнее, умнее и тоньше этого механизма.

В день, когда двадцатилетний попугай Рюрик, пойманный, привезенный контрабандой, но не сломленный рабством, дал Марте погладить свой клюв, он держал в нем ключ ко всем дверям.

Попугай жмурил свои круглые лимонные глаза, а она шептала:

— Рюрик — хороший мальчик, очень хорошая птичка.

После этого случая попугай начинал бушевать в тот самый миг, когда он слышал (а слышал он хорошо), что Марта пришла. Он вопил горько и яростно, пока она не появлялась в его комнате, и все попытки оставить его сопровождались таким же криком.

Марта шла вдоль ручья, углубляясь в лесной заказник, и ей чудилось, будто она до сих пор слышит этот крик.

Жажда становилась нестерпимой, как и жара. Перед глазами то и дело темнело, каждое движение давалось Марте с трудом.

Она вытащила из рюкзака бутылку и выпила всю воду.

Откуда-то из самого ее нутра поднялся кашель. Он сотрясал ее внутренности, скручивал ее, как веревку, выжимал, точно мокрую простыню.

Резь в животе вспыхнула так внезапно, что Марта едва успела снять штаны.

Из нее вышел вонючий черный сок. Она боялась, что потеряет сознание, упадет в собственное дерьмо, поэтому уперлась руками в землю и задрала вверх подбородок, как учили на уроках физкультуры.

Когда спазм прошел, Марте удалось, опираясь на дерево, выпрямиться и застегнуть ставшие совсем свободными джинсы. Хватаясь за растущие на склоне кусты и молодые березы, она спустилась к ручью и умылась. Стало немного лучше. Марта вернулась за оставленным наверху рюкзаком, наполнила бутылку водой через рубашку и напилась. Потом подобрала крепкую толстую палку (посох, как у пилигрима) и, опираясь на нее, побрела дальше.

Сегодня ее ни разу не стошнило, и это могло означать только одно: ее организм привык к воде из ручья, больше вреда, чем она уже нанесла, она нанести не может. Вот только на одной воде она вряд ли долго продержится, нужно найти еду. Грибы, ягоды, заячью капустку — все подойдет.

Марта решила сделать небольшую петлю — углубиться на несколько сотен метров в лес и потом снова вернуться к ручью. Правая рука беспокоила ее все сильнее, боль из запястья ползла вверх, к локтю, под кожей словно тикала бомба. Марта раздвигала палкой заросли, продиралась через колтуны веток и вдруг прямо под ногами увидела подорожник. Листья мясистые, как высунутые зеленые языки. Марта затаила дыхание.

У нее кружилась голова, от передвижения по лесу сил почти не осталось. Медленно, осторожно, чтобы не потревожить ни руку, ни ногу, она опустилась на колени и начала рвать подорожник. Она помнила, что он останавливает кровь и снимает отеки. Память наконец-то сжалилась над ней, явив аптечные полки, возле которых она никогда не останавливалась. На полках стояли коробочки с названиями «кора дуба», «корень лопуха».

С дубами тут никакой напряженки нет.