Михаил Попов - На кресах всходних

— Надо поговорить, — сказал я развязно, потому что чувствовал смущение от отсутствия у меня какого бы то ни было плана.

Он молчал.

Ладно. Я сел на скамью, опершись спиной на стену, положив свой «шмайссер» на колени.

— Я от Витольда Порхневича, — сказал я очень глупо звучащую фразу, но в ней было главное — сообщение, что я не поляк, не полицай и не сам по себе, я такой вот особый здешний партизан.

Он снова ничего, но это ладно, ему и полагалось пока помалкивать, пока он не почувствовал, что говорить придется, и говорить серьезно.

За стенкой в кухне продолжались звуки мирной домашней работы. Тянуло оттуда подгорелой капустой. Это правильно. Я бы нервничал, если бы старуха куда-нибудь рванула со двора.

— Мне сказали, что вы все знаете.

Фраза еще глупее первой. Ладно-ладно, как-нибудь вырулим.

— Вы знаете, чей сын безногий Мирон, вы знаете, почему Янина сбежала от Витольда, только мне на все это плевать, я хочу с вами потолковать насчет совсем другого времени.

Он продолжал молчать, и мне стало неуютно. Вообще, было непонятно — слышит ли он меня. Глаза вроде бы открыты, это определялось сквозь полумрак. И дышит: одна ноздря издает тонкий-тонкий свист, различимый только в абсолютной тишине.

— Может, вы уже догадались, кто я такой?

Я был почему-то уверен, что он сейчас так и назовет прямо мне в лицо мое графское происхождение, но он продолжал практически отсутствовать в разговоре.

— Ладно, я подведу вас поближе. Мне бы очень хотелось узнать про события одного дня восемнадцатого года, когда сожгли дом во Дворце и поубивали там людей. Вы же и тогда жили здесь. Должны много знать.

Ноздря засвистела острее — да, я его завел, кажется.

— Так вы скажете чего-нибудь?

Глаза его закрылись, и все огромное, растекшееся по кровати тело стало как-то вдруг совсем бесполезно для меня. Что с ним было делать в таком запершемся состоянии?!

— Так ты что, мстить пришел?

— Ну, слава богу! А то я уж подумал…

— Что ты хочешь знать?

Я замялся, так ведь сразу и не скажешь.

— Я так долго и трудно сюда добирался…

Отец Иона, не поднимая век, заговорил ровно, с тихим, но полным звуком, как будто вел прищуренным глазом по крупно написанному тексту.

— Было следствие. следствием установлено, что во время кратковременного бунта были подожжены постройки имения и убиты граф Андрей Иванович Турчанинов и двое его малолетних детей. Убиты группой дезертиров, ушедших после на лодке по реке, там по пути их следы теряются. Сын Турчаниновых Александр был с непонятной целью захвачен группой…

— Это я знаю.

Отец Иона не обратил внимания на эти слова.

— То, что установило следствие, мало имеет общего с тем, что было на самом деле. Кто убил малолетних Турчаниновых, сказать совершенно невозможно. Подозревались двое мужиков отсюда, с Тройного хутора, но их уже нет в живых, и фамилии их стерлись из памяти.

Произносимый текст отдавал какой-то писаностью, или, по крайней мере, можно было подумать, что старик давно готовился его произнести.

— Так что ты, дорогой партизан, брось это дело. Вина народная тут есть… кто-то конюшню жег. Это Гунькевич, после полицай, — расстрелян немцами, когда они жгли Порхневичи. Сашка Порхневич бегал с факелом, сначала угрожал, потом, наоборот, защищал, только какая разница, если дом все равно спалили.

— А Витольд?

— Бегал с револьвером. тогда всем заправлял отец его, Ромуальд. Да и с него спрашивать было бы глупо. Он в чем-то виноват, но у него просто вышло не то, что он хотел.

Я чувствовал себя плоховато. Внутри все быстро скукоживалось, превращалось из пылающих кусков в сморщенную дрянь. Ну, нет, меня так просто не сбить. Не может все, что меня пилило и рвало изнутри, разом сдуться до такой чепухи.

— Сожгли имение, зверски убили хозяев — и никто не виноват?!

— Веришь, не веришь, но жизнь такая. Так что месть ты свою оставь, если еще она у тебя там где-то свербит. Кому ты будешь счет сейчас совать под нос?! Затянулось все, пережито совсем другой жизнью.

— А если не для мести, разобраться хочу. Знать. Почему темный народ толпой сдуру разом налетел и начал родителей моих и брата с сестрой в куски рвать!

Старик вроде как поежился внутри своего телесного бессилия. Достал я его, доста-ал.

— Ну, если я тебе скажу — Ромуальд руку приложил. Так понимаю, надо было ему пугнуть Турчаниновых, не рассчитал. Скопилась в людях чернота, и жахнуло. И дезертиры тут… Только ведь давно нет того Ромуальда.