Арсений Храповицкий, вернувшись в Ленинград, обнаружил несколько новых обстоятельств.
Первое, что он увидел, выйдя из здания вокзала, была красочная афиша концерта пианиста Семена Михнова.
До концерта оставалось шесть дней. С фотографии на афише его учитель будто вглядывался именно в него. Кто-то другой внутри рассудил, что надо обязательно выпросить у Катерины контрамарку. Ажиотаж, вероятно, ожидается гигантский. Но для него она найдет. Все же это их общий учитель.
Вторым его открытием стало, что Вика больше не живет в его квартире на Лесном. Она забрала все свои вещи. Так поступают, когда не собираются возвращаться ни при каких обстоятельствах. Он позвонил ей на работу, но и там ничего о ней не ведали и страшно беспокоились.
Арсений не расстроился. Сил расстраиваться не было.
Он поискал глазами какую-нибудь записку от нее. Но ничего подобного она не оставила.
«Всегда была со странностями, — заключил Арсений. — С ее этими разговорами, что мне ничто не мешает начать выступать сольно. Все так у нее просто! Не слишком, видимо, престижным для нее стало жить с концертмейстером».
Светлана Львовна Храповицкая три дня пробыла с Волдемаром в полном согласии во Владимире, но на четвертый они солидарно решили, что ей надо возвращаться домой. Мужем и женой им никак уже не стать, а для остального вместе им жить не обязательно. Светлана вернулась в Москву, навестила Олега в больнице вместе с Димкой, они прекрасно провели время, трепались, смеялись, не помышляя что-то выяснять и копаться в прошлом. Другого рецепта не существовало. И они его применили. Не сговариваясь. У Димки снова появились оба родителя, и он не без светлого сожаления отмечал для себя, что когда они разговаривают друг с другом, им обоим немного не до него. Но его это не пугало. Ведь главный человек для него теперь Аглая.
Лев Семенович все-таки простудился и всю неделю лежал в кровати, принимая лекарства и потребляя немыслимое количество чая с молоком и медом. Иногда он ощущал себя так, как в детстве.
Олег Храповицкий внимательно прочитал стихи Вениамина Отпевалова, который так и не признался в их авторстве. Замдиректора ИРЛИ не поленился и написал письменный отзыв. Стихи ему понравились. Вениамин был окрылен. Также в его палате починили барахливший до этого телевизор. Из ЦК партии его никто не искал. По всему выходило, посчитали его негодным для выполнения поставленной задачи. Зато с работы, когда прознали о том, что с ним случилось, звонили регулярно, — его подзывала к больничному телефону дежурная сестра. Его коллеги желали ему скорейшего выздоровления и ждали его возвращения.
Он никогда больше не будет подписывать никаких писем.
Генриетта Платова прожила эту неделю так, как прожила бы любую другую.
Лена Михнова, в девичестве Отпевалова, прилетела с мужем в Ленинград, повидалась с отцом и дедом, угостила их богатым ужином в «Астории». Все прошло великолепно. Но и отец, и даже дед показались ей чужими, словно она встречалась не с ними, а с артистами, исполняющими их роли. Они, слава богу, этого не заметили.
Были рады встрече.
Вениамин переночевал одну ночь у отца и уехал обратно в Москву. В голове его вертелось только одно: бросить к чертям врачебную карьеру, собрать книгу стихов и отнести ее в «Советский писатель».
В воскресенье Аполлинарий Отпевалов вышел из дома около шести вечера. Морозы временно оставили Ленинград в покое. Внизу все подтаивало, неприятно и склизко. Он направлялся в Большой зал Ленинградской филармонии. Всю операцию, которая началась почти сорок лет назад, он сейчас держал в голове с фотографической точностью, так математики держат в голове длинные формулы, а музыканты — произведения крупной формы.
Генриетту Платову он в свое время завербовал на редкость легко. Она попалась на подпольном аборте в несовершеннолетнем возрасте. Врач, практикующий освобождение блудливых советских школьниц от нежелательной беременности, сотрудничал с органами с давних времен. Выхода у него не было — давно бы гнил в тюряге за свои делишки, если бы НКВД не указало ему, как надлежит искупать свою вину перед законом. Генриетта была идеальным агентом, легко втиралась в доверие к тем, за кем необходим был пригляд. Он поспособствовал тому, чтоб ее приняли в театральное. Анненков все исполнил как просили, тем более что Платова ему и правда понравилась. Жаль, конечно, что Лапшин тогда явился на Собачью площадку! Чуть не засветил агента. Но нет худа без добра. Композитор очень пригодился. Слишком труслив. На него так легко оказалось все спихнуть: все аресты, все акции. Любопытно, что запущенный им механизм дискредитации Лапшина работал и по сей день без сбоев. Хотя, если бы засбоило, от него бы это не укрылось и он бы вмешался. Даже торча в Ленинградском КГБ. Нашел бы уж способ. Заговоривший композитор — это лишняя головная боль. Еще бы Платова осмелела и дала волю своему языку. А это уже форс-мажор.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу