Сами Михаэль - Виктория

— Мы евреи, — заявила Михаль. — Мы от них не отвернемся.

Рафаэль грустно улыбнулся. Старики обещают, да выполнить не в силах, особенно когда вокруг война.

Наджию разозлило, что люди так быстро смирились с гибелью ее брата. Она расцарапала ногтями лицо, и ее траурные вопли, отдаваясь в стенах, понеслись по всему переулку. Причитания скорби передавались с крыши на крышу.

Азури вытащил Рафаэля на лестницу.

— Сам-то понимаешь, что тянешь и себя, и всю семью на верную смерть? — В глазах Виктории никогда еще Азури с Рафаэлем не были столь близки друг к другу.

— Если я останусь здесь, меня зацапают турки, — сказал Рафаэль.

На следующее утро семья Рафаэля связала тюки и принялась ждать. Мужья сестер выползли из ямы, после длительного неподвижного сидения они еле держались на ногах. Было ясно, что невозможно протиснуть в узкий переулок повозку, запряженную двумя лошадьми, а потому Рафаэль и члены его семьи с поклажей на плечах двинулись длинной вереницей пешком; они были переодеты в платье турецких крестьян.

Рафаэль коротко, взглядом, попрощался с Викторией, а Мирьям с Эзрой пошли их проводить до конца переулка. А потом на Двор опустилось великое одиночество, будто все обитатели его покинули. Причитания Наджии бились о старые стены, пока Азури не приказал Дагуру:

— Бери свою сестру, и идите сидеть шиву у вашей матери. Я пришлю с базара все, что вам понадобится.

— Тойя останется здесь. Где она?

Его пугало слишком тесное общение с сестрой Наджией, да еще в течение целой недели! Тревожило и быстро наступающее возмужание Эзры.

Керосиновая лампа бросала красноватый отсвет, и защищенное пространство аксадры все было засыпано нанесенными бурей крупицами песка; они были везде — на полу, на циновках, на лицах людей. Песок хрустел под зубами, белил обнаженные головы. Из-за пыли, покрывшей его лицо, скукожившийся в углу Элиягу походил на злобного призрака. Буря, будто раненый зверь, выла в стенах переулка, мотала лохмотья белья на веревках, доносила далекие крики женщин и запахи пустыни. Йегуда, стряхивая пыль с бороды, упорно читал Псалмы. Жестяную перегородку с верхней крыши сорвало, и она с жутким скрежетом носилась по воздуху. Азиза при каждом порыве ветра вскакивала на ноги и ударяла себя в тяжелые груди.

— Господи помилуй! — пищала Тойя следом за ней и затыкала кулачком рот, и по ней было видно, что больше всего ее пугает паника Азизы.

Дрожащие косточки бабушки Михаль, которую спустили с ее коврика вниз, были закутаны в шерстяное одеяло, и над бахромой торчали одни ее глаза, неотрывно глядящие на угольки, шуршащие на совке для углей.

— Господи помилуй! — снова подскочила Азиза. — Азури, сломалась бочка перед ямой, что-то, наверно, на нее грохнулось.

Тойя выскочила из защищенной аксадры во Двор и вернулась успокоенная.

— Это не бочка, просто кусок железа поломал стол.

Виктория видела, как руки матери обхватили живот. Те, что сидели в аксадре, старались не замечать страха на лице Наджии. Она закусила нижнюю губу, и Виктория догадалась, что матери безумно хочется чашечку сладкого чая из стоящего на углях чайника, но из-за общей беды она боится его себе налить или кого-то попросить, чтобы ей налили, да и Виктория постеснялась заниматься материнским чаем, когда люди в такой опасности. Пол аксадры задрожал, и Азиза заспешила к выходу.

— Господи помилуй! Если верхний этаж рухнет, он всех, кто в яме, похоронит!

Глаза Йегуды выкатились от ужаса, и Азури, испугавшись за него, тихо шепнул:

— Хватит тебе, Азиза! Ты надрываешь ему сердце. Нигде ничего не рухнет. Этот дом выдерживал бури и пострашней. Вернусь-ка я под одеяло. И может, стоит смочить горло капелькой чаю.

В глазах Наджии вспыхнула надежда наконец-то утолить жажду.

Дикий грохот сотряс дом, и Азиза, схватив руку Азури, вцепилась в нее:

— Что это?

Сердце Виктории пришло в смятение. Несмотря на чудовищный грохот, она не могла оторвать взгляда от этой картины: тело Азизы, будто поглотившее руку ее отца. В жизни своей она не видела, чтобы женщина так к нему прилипала! Один из подростков вышел во Двор и вернулся потрясенный.

— Что ты там увидел? — спросил Азури и высвободил свою руку из ее захвата. — Что случилось?

Парнишка махнул рукой в сторону улицы. Михаль поняла, что он онемел от страха.

— Говори, мальчик! — строго приказала она.

Но Азури уже был во дворе. Сидящие в аксадре разглядели в тусклом свете лампы, сквозь песчаную дымку, что он стоит внизу и потрясенно смотрит вверх. Через минуту и Дагур смело вышел и, встав рядом с ним, всплеснул руками и воскликнул: