Сами Михаэль - Виктория

До чего же далеки эти дни! Это было еще до того, как Маатук Нуну арендовал лавку и поселился там, с тем чтобы все время глядеть на дом своего отца. Примерно за шесть лет до того, как был построен новый наплавной мост, названный в честь британского генерала, отвоевавшего город у турок, — тот самый мост, на который Виктории предстояло взойти в своей абайе и двух чадрах, чтобы броситься в бушующие воды.

Но в тот день, когда они бежали от взбесившейся реки, глаза у нее блестели, и груди были упругие, и душа как расцветший цветок, несмотря на все, что творилось вокруг. Она несла на руках младенчика-брата, и Мирьям упросила ее дать и ей немного его понести, потому что он так вкусно пахнет; и когда она взяла ребеночка на руки, то так чмокнула его в лобик, что у Виктории сладко заныло внутри: ведь понятно же, что поцелуй предназначался Рафаэлю, который так молча, по-мужски, вернулся из пустыни.

Они миновали базар Эль-Шоргая и очутились и густом мраке базара, где торгуют тканями. Фонарщики это место из экономии пропускали. По ночам фонари зажигались лишь в переулках жилых кварталов. Виктории запомнилось, что впереди шел ее отец, забравший фонарь у Йегуды, потому что тот снова начал отставать и Азиза к нему подошла и подставила свое плечо. И Эзра с Мурадом несли фонари по обеим сторонам процессии. Рафаэль шел замыкающим. С фонарем в руках. За туманом времени Виктория не помнила, испытывали ли они ужас перед страшным наводнением. Вряд ли, если бы так, не запомнилась бы эта маленькая деталь — рука Абдаллы Нуну, которая машет им на прощание, когда на одном из поворотов дороги он с семьей свернул в сторону. И еще помнится ясно, как они с Мирьям то и дело останавливаются и тайком заглядывают в лицо Рафаэлю, освещенное снизу фонарем, который у него в руке. Они слышали, как он успокаивает своим ясным голосом беременную женщину, уговаривая ее, что фигура, выскочившая из какой-то двери и исчезнувшая в боковой улочке, вовсе не призрак, а человек, испугавшийся темноты. Молодая женщина вежливо кивала в ответ, но зубы у нее продолжали выбивать дробь. Наджия дала ей пощечину и опровергла заверения Рафаэля:

— Врешь ты все, это грабитель и убийца!

Тойя, от волнения уже не понимая что говорит, громко заявила:

— В тетю Наджию бес вселился!

А тетя тут же взорвалась:

— Чтоб эти бесы все твои патлы спалили, сучка маленькая, и чтобы тебе сроду не вырасти, и чтоб ты всю жизнь ковыляла, как слепая идиотка!

Азиза, на плечо которой опирался рукой Йегуда, так и покатилась со смеху. Беременная, решив, что это бес, над ними куражась, принял голос Азизы, снова завопила, и Рафаэль велел ее мужу ее успокоить.

— Ты смотри, он вроде и не устал после пустыни! — с гордостью сказала Мирьям.

Эзра собрал вокруг себя всех подростков, и Тойя тут же к ним присоединилась. Дагур потянул ее за плечо, шепнув ей на ухо, что нужно вести себя, как подобает замужней женщине, а не бежать за ними вприпрыжку. Но она не послушалась, и ему пришлось лететь за ней с ватагой подростков, пока он не почувствовал себя глупо и, вернувшись, не пошел молча рядом с Рафаэлем.

Еще Виктории вспоминается широкая площадка, и двое чужих мужчин разводят огонь под чайниками, где кипит крепкий чай из ароматных листьев, и он бодрит душу. А в воздухе запах свежих лепешек и брынзы, и пламя костра выхватывает из темноты горки фиников. Ее отец стоит возле чужих мужчин, и раздает еду проголодавшимся, и уговаривает женщин войти в помещение склада, потому что снаружи очень холодно. Шауль и Кадури уже опустили кресло на землю и, нагнувшись, поцеловали руку бабушки Михаль, а потом попросили у отца Виктории разрешения переночевать вместе с ними, потому что им боязно возвращаться по этим переулкам в темноте, может, и права была та беременная, да пошли ей Господь долголетие, и она действительно видела то, что видела. Они обещали, что к еде, предназначенной для детей, даже не притронутся. В конце концов они уселись возле облупившейся стены и поели всего, что было заготовлено, и так вот, сидя, заснули. Виктория улыбнулась братьям и сестрам Рафаэля, которые хотя и лопались от награбленных в кухне кушаний, но им не устоять было перед соблазном еще подзаправиться. Тень ее отца в свете поставленных на землю фонарей казалась гигантской тучей, а губки младенцев уже сомкнулись на розовых сосках налитых молоком грудей, и в этом мраке, окутавшем все вокруг, дети продолжали себе расти, а взрослые стариться. Мать Виктории растворилась в каком-то углу, а маленькие сестры и братья цеплялись за ее подол, пока не уснули среди плача, смеха и перешептываний. Перед тем как войти в склад, она взглянула на небо и не увидела там ни единой звезды. Над площадкой высилась сводчатая жестяная крыша, как это принято в торговом квартале города. Фонарь Эзры мерцал возле фонаря Рафаэля, а фонарь ее брата Мурада обрисовывал границу мрака между ним и ими.