Сами Михаэль - Виктория

— Сбегай проверь, может, ей там кто ноги отпиливает, — приказал Виктории отец.

Но картина, открывшаяся взгляду Виктории, оказалась не менее устрашающей. Исхудавшие от длительной голодухи дети Элиягу в какой-то слепой ярости завладели кухней и теперь таскали и глотали пищу прямо из кипящих горшков. Один из них подавился костью, и его тут же вырвало всем, что проглотил. Все чавкали с полными ртами, и их обожженные пальцы пригоршнями хватали еду. Девочки, потеряв всякий стыд, задирали подолы платьев и складывали в них баранину, и куски кур, и обжигающий рис. С рук капал жир, и соус стекал по подбородкам. Наджия колотила их по спинам, стегала по лицу, и кричала, что руки им оторвет, и дралась, чтобы вырвать у них куски мяса, в которые они впились ногтями, а дети, давясь едой, как зверьки, ее даже не замечали. Горшки опрокинулись. И головешки обожгли их босые ноги. А потом они кинулись от нее удирать, набив рисом и мясом рты и карманы. Наджия устремилась за ними вслед, пытаясь их опередить, добраться до лестницы и преградить им выход на крышу — как делают женщины, принуждая кошку выпустить из когтей курицу, приготовленную для субботы и похищенную с кухонной доски. Гигантские руки Азури, сорвав Наджию с третьей ступеньки, вздернули ее в воздух. Виктории на мгновение стало жутко, что вот сейчас он швырнет ее на плитки Двора — и голова всмятку. Ступни матери будто слиплись в воздухе, и маленькие ее глазки оказались на уровне больших глаз мужчины.

— Женщина, — с укором прорычал он, — женщина… женщина… Ведь это дети. Голодные дети моего брата, будь он… будь он… будь он…

У Виктории сил не было слышать этот его голос; повиснув на теле матери, она тянула ее вниз и рыдала:

— Папа, у нее из-за наводнения в голове помутилось…

Азури опомнился, отшвырнул жену, оставляя ее дочери, и потер рука об руку, будто сбрасывая с них грязь, пропитанную собачьей мочой. Как только ноги Наджии коснулись пола, она, скривившись, ткнула Викторию кулаком в плечо:

— Да не из-за наводнения, идиотка! А из-за него! Знал ведь, когда вернуться. Небось задумал меня обчистить.

— Что она такое плетет? — с отвращением вскинулся Азури.

— Пусть вода хоть весь дом затопит, а он все равно приплывет, и все перероет, и перекопает, чтобы нас обворовать.

— Виктория, в твою мать бес вселился!

— Нет, я не сумасшедшая! — прохрипела та в ответ. — Он годами выжидает, чтобы нас ограбить. Все они воры, вся семейка!

В глазах Азури мелькнул ужас. Смерть — это дар от Господа; безумие — происки сатаны. У Наджии в уголках рта уже закипала пена. Кто знает, как далеко зашло это падшее на него проклятие? Может, все его семя порченое, ведь как иначе объяснить бесконечные вопли их последнего младенца или то, что зубы Нисана впиваются в любую живую плоть?

— Я хочу, чтобы, когда мы уйдем из дома, он тоже ушел вместе с нами! — нагло орала Наджия.

— Про кого это она бредит? — спросил отец.

— Про Рафаэля, — со стыдом в голосе прошептала Виктория.

— Да что у нее можно украсть, у такой замарахи, только в рванье и ходит?

— Мама многие годы…

— Заткнись! — затопала ногами мать.

Сатана или нет, но терпение у Азури лопнуло.

— Пусть скажет! — жестко приказал он.

— Она врет!

— Молчать!

Этот дом, построенный десятки лет назад, был наводнен многочисленными тайными жильцами: муравьями, блохами, червями, тараканами, скорпионами, жуками, мышами и змеями. Обитатели-люди из-за жестоких сезонных болезней, нужды и то и дело случавшихся эпидемий покорно мирились с фактом, что они недолговечны. А потому и не шибко выкладывались на техническое поддержание дома. Долгие месяцы могли пройти, прежде чем здесь решались поменять разбитое стекло в окне. А то и просто заменят его фанерой или картоном. Выгребные ямы чистились лишь тогда, когда наполнялись до краев. Расколотые плитки продолжали рушиться на полу. Благоразумные обитатели дома не рвались стучать молотками и махать кирками. Граница, отделяющая естественное от сверхъестественного, была тонкой и хрупкой, и мало кто осмеливался ее пересекать. Все обитатели дома, от мала до велика, верили, что под полом кишмя кишат черти и духи и они несут зло. А потому лучше не замечать треснувшую половицу, не трогать логово мстительных адских сил. Зато тайные жильцы дома, не в пример людям, ненцам творения, усердствовали из поколения в поколение, прилежно трудились над улучшением и усовершенствованием собственного жилища: крошечные отверстия расширялись, постепенно становясь пещерками; трещинки, удобные для муравьев, преобразовывались в мышиные норы. И, подобно этим тайным соседям, Наджия в обычные дни тоже пеклась о днях тощих. Из денег, которые ей еженедельно выделял Азури, она украдкой откладывала по нескольку грошей в сторону и время от времени встречалась тайком с Саламаном, тем, что даже и в летнее пекло ходил в толстом, сшитом из лоскутов пальто. Он из дырки в подкладке доставал золотую монетку и продавал ей по весьма сомнительному курсу. Наджия возвращалась домой, вся взбудораженная этим маленьким сокровищем, и прятала его в очередную дыру или трещину, что в изобилии бежали по стенам. Украшения, приобретенные на скопленные деньги, находили пристанище в тех же самых стенах. Из подозрительности она так крепко хранила свой секрет, что не было никого, кто помог бы ей вспомнить о том, о чем сама она забывала: что сталось с ее сокровищами и в какие норы они упрятаны. Так, однажды возник петух, клюющий украшение с бриллиантами, которое он вытащил из какой-то дыры. А в другой раз приземлилась ворона и вдруг взмыла с золотым браслетом в клюве. Хотя никто из женщин на потерю не жаловался, да и сама Наджия по этому поводу не сетовала — она напрочь забыла, что является обладательницей браслета. Михаль заявила, что отнятый у любопытного петуха бриллиант принадлежит ей, и обменяла его у ювелира на несколько украшений для Виктории.