Сами Михаэль - Виктория

— Больше жарищи не будет, лето кончилось! — сообщила она ему, ликуя, хотя сама ненавидела дождь и холод.

А он и правда оживал лишь тогда, когда легкая ночная прохлада разливалась по натянутым на крыше противомоскитным сеткам и солнечный жар немного убывал. В начале лета, в первый же суховей, когда люди радовались хорошему урожаю арбузов и ватаги мальчишек бежали к реке нырять, головка Альбера склонилась, как увядшая веточка; а вот Альбер-Джия радовался свободе от пеленок и бегал голышом на самом солнцепеке. Ее мать на нее набросилась — сынок-то у нее на руках безжизненный какой-то. Это в наказание за смерть Сюзанны. Дочку убила стужа, а сына прикончит жара. Его губки касались ее сосков, но сосать не было сил. Ручки опустились, глазки закрылись. Сперва, не видя никакой связи между его состоянием и тяжелым зноем, она сбегала с ним к мудрому Джури Читиату, и он написал несколько строчек на клочке бумаге и велел ей окунуть этот клочок в воду и покапать Альберу в рот. Его состояние ухудшилось. И тогда странная Клариса открыла ей глаза.

— Мальчик страдает от жары. У меня такой же брат. Он может в град плясать голышом, а как начнут финики на деревьях созревать, становится вялым, как тряпка.

— И что же мне делать?

— Надень на него влажную рубашонку.

— Он маленький. Простудится.

— Да говорю ж я тебе! Такие типы могут во льду спать.

Виктория обиделась. Ее Альбера обзывают «таким типом»!

— И как же вы растили твоего брата?

— Мама хватала его, бежала в Абу-Суфьян и там его клали под козу и доили ее прямо ему в лицо. И он оживал.

Даже не надев абайю, Виктория кинулась на маленький скотный двор, расположенный на краю квартала Абу-Суфьян, раздела Альбера догола, и все его тельце обмылось жирными молочными струйками. Кожа его засияла и стала гладкой, как шелк, и губки его раздвинулись, и, хотя он уже стал сосать, Виктория плакала, а вокруг блеяли козы и чихали козлы.

Тридцать лет спустя Альбер стоял у чудесного родника Эйн Нун, на краю мошава [49] Мошав ( ивр. — букв. «поселение») — кооперативное сельскохозяйственное поселение в Государстве Израиль, сочетающее элементы коллективного и частного хозяйства. Мигдаль, что к северу от Тверии. Родник выбил круглый бассейн, вода струилась по облицованному черным базальтом каналу и оттуда — на поля мошава. Альбер, разложив гидрологическую карту, на которой среди прочего имелся список основных характеристик родника и условий стока воды, объяснял новому работнику гидрологического управления, как проводить измерения на дне канала, чтобы оценить скорость и полноту потока. В нескольких шагах от них сидел арабский мальчишка-пастух, лет девяти, у которого с Альбером уже завязалась дружба. По какой-то причине родители мальчишки все откладывали его обрезание, и ему хотелось снова и снова слушать из уст Альбера успокоительные слова о том, что моэль никакое не чудовище и сам обряд, от которого все равно не уйдешь, не такой ужасный, как ему описывали приятели, чтобы его напугать.

Новый практикант стоял в канале в сапогах и по пояс голый, хлопал себя то по спине, то по груди, расправляясь с кровожадными слепнями, и всюду, где был убит золотистый слепень, расцветали кровавые розы. Он только что освободился из армии, и работа ему нравилась, хотя и трудно было привыкнуть к окрикам Альбера. То и дело он нагибался, промывал ранки водой из родника и бросал раздраженные взгляды на мальчишку, который, отвлекая Альбера от дела, вынуждает их слишком долго здесь копаться. В конце концов он не выдержал и возмущенно воскликнул:

— Ну и вонища! — будто бы из-за запаха со скотного двора, расположенного напротив, за эвкалиптовой рощей.

Ноздри Альбера раздулись, и взгляд стал рассеянным.

— Запах-то как раз чудный!

Практикант скривил рот. Альбер не говорил ему, что родился на берегу огромной реки, в дальней дали от кооперативного магазина в Мигдале, но, даже если бы и захотел, не смог бы сказать, почему с той самой минуты, как он приехал измерять скорость и полноту потока Эйн Нун, ему все кажется, что в этом приятном месте он уже бывал. Он не помнил, когда научился наслаждаться запахом скотных дворов, иногда он смеялся, говоря, что наверняка в предшествующей жизни был пастухом.

В комнате, у двери которой Виктория радовалась первому дождю, Рафаэль начищал до блеска ханукию и другое серебро, и в воздухе стоял резкий запах пасты «брассо». Он время от времени приносил в дом всяческие заморские новшества. Многие поколения предков до крови чесались из-за полчищ комаров и мух, а он, пожалуйста, купил себе спрей «палит», похожий на маленькую пушку, и гневно накинулся на этих крошечных паразитов, пока весь пол от их трупиков не почернел. Эта новая игрушка покорила сердца и малых и больших, и в одну из пятниц Наджия набросилась с нею на полчища мух, налетевших на приготовленную к жарке рыбу. А потом у тех, кто отведал этой рыбы, целый день сводило живот.