Элизабет Говард - Исход

А когда все было кончено и они небольшой толпой сначала помахали новобрачным, потом попрощались друг с другом, она спросила:

— Мы можем поговорить в машине?

— Почему бы и нет?

Он усадил ее вперед, обошел вокруг машины и сел за руль.

— Дело в том, — начала она, не глядя на него, — что я вот-вот допишу свою книгу, и думаю, что мне лучше побыть одной, пока я ее не дописала. Ты не против?

Он растерялся.

— Ведь ты раньше работала при мне. А что сейчас?

— Ну, вообще-то… финал довольно трудный, и мне лучше как следует сосредоточиться на нем. Осталось всего две недели.

— Хорошо. Если ты хочешь.

— Да. Если можно.

— Не надо постоянно спрашивать, можно или нет, если знаешь, что все равно сделаешь по-своему.

— Ладно. Не буду. Чего бы я хотела, — продолжала она, — так это чтобы ты посадил меня в такси и я бы уехала. Я бы вообще не приезжала, но знала, что Полли обидится.

— Я тебя подвезу.

— Мне проще на такси.

— Не спорю, но я же здесь. Я подвезу.

Поездка, как ни странно, вышла неловкой. Наконец он спросил:

— В чем дело?

— Ни в чем. Просто хочу вернуться к работе.

— В коттедже все в порядке?

— Все по-старому, если ты об этом.

Он почти обрадовался, когда они остановились у Паддингтона. Она выскользнула из машины, помахала ему, сказала: «Спасибо, что подвез» — и повернулась, чтобы уйти, и тут он окликнул:

— Клэри! Как мне узнать, что ты уже закончила?

— Я отправлю тебе на домашний адрес открытку, — пообещала она и ушла, не оглянувшись.

Все эти две недели он почти с горечью думал: если он и вправду хотел, чтобы она стала самостоятельной, его желание определенно сбылось. Даже встреча с ним, похоже, не вызвала у нее особой радости. Она ни в чем не знает меры, периодически думал он: она человек крайностей, ничего не делающий наполовину. Так или иначе, если он соберется с духом, ему придется признать, что он делает предложение отнюдь не больной и напуганной девчонке: за последние шесть недель она обрела самообладание и страсть к работе — внушающую восхищение и вместе с тем слегка пугающую.

В то время он чего только не думал о ней. Думал о ее страстной натуре, ее решимости, о том, как ее волосы торчат надо лбом, словно хохолок, о ее неистребимом любопытстве, которое распространялось на что угодно и не пропадало, пока она не удовлетворялась результатами, о мельком увиденных маленьких белых, совершенно круглых грудках, о ее чудесных глазах, в которых, как в зеркале, отражалась ее сущность, — только на свадьбе ему так и не представилось случая заглянуть в них, поэтому ее чувства остались для него загадкой. Казалось, некую частицу ее он потерял. Доверие? Значит, вот что исчезло вместе с ее зависимостью? Или она изменилась неким другим загадочным образом? У него мелькала даже мысль, что за это время она успела влюбиться. Боже упаси, но в кого? Никого из местных они не знали, но рядом мог появиться какой-нибудь путник — по выходным многие гуляли по бечевнику, — однако если она и вправду работала так упорно, ей просто не хватило бы времени заводить знакомства. И в любом случае она сказала бы ему. Она никогда не лгала ему и не утаивала того, чему придавала значение. Безумием было даже помыслить такое.

К тому времени как он получил от нее открытку — спустя полных четырнадцать суток, в пятницу утром, в тот самый день, когда утренняя газета известила его, что «солнце заходит над Британской Индией», — ему уже начинало казаться, что он слегка не в себе.

Намеренно, по причинам, неясным для него, он явился в коттедж только после полудня. Был очередной жаркий солнечный день, и он, выйдя из машины, с удовольствием вдохнул аромат теплого чистого воздуха — с карамельным оттенком от сохнущего сена и перечно-сладким запахом флоксов, которые она посадила у обросшей мхом дорожки, ведущей к двери кухни. Он позвал ее разок, но ответа не дождался. Выгрузил из машины купленные утром припасы и свой рисовальный скарб, в несколько рейсов перенес их на кухню: дверь была не заперта, значит, она где-то рядом.

Дверь гостиной, выходящая в сад, тоже была открыта, и он увидел, что она там, в саду, лежит на лужайке, подсунув под голову старую диванную подушку. Подойдя ближе, он увидел, что она спит, но видимо, каким-то звуком разбудил ее, и она рывком села. На ней была старая черная бумажная юбка и что-то вроде белой нижней кофточки без рукавов, которой он никогда раньше не видел.

— Вот я и здесь наконец, — объявил он и опустился на траву, чтобы поздороваться поцелуем. Привычных объятий он не дождался, и это его слегка встревожило. — Ты не рада видеть меня?