Дарья Река - Дневник Души

Я знал, что миссионеры предпочли не раздувать историю, и похоронили моряка в миссии. У меня не хватило сил помочь им приготовить тело к погребению. Все, на что я был способен, это уйти в лес, и лежа на земле плакать, и в слезах спрашивать – почему? Я видел, что надо мной кружился орел, но я не хотел верить, что шаман поможет мне. Я потерял в него веру, и больше не мог лечить людей. Я находился в состоянии депрессии, наверное, около года. А потом, мне приснился сон.

Во сне я встретил шамана. Мы шли с ним по лесу, как когда-то в годы моего ученичества, и наш путь привел нас к отвесной скале. Он подвел меня к обрыву, и велел прыгать, так как жизнь моя не имела больше смысла. Я, желая наказать его и себя, прыгнул, а пока летел, осознал, ради каких глупых мыслей я чуть было не отдал свою жизнь. Проснулся я от счастья, что все еще живой, и спустя пару дней обрадовался еще больше, так как осознал, что метод шамана вновь сработал.

Через несколько лет шаман появился ненадолго в деревне, и подтвердил мне, что я нес ответственность за смерть моряка. Все эти годы я вскармливал обиду на белых, не в состоянии простить им то, что они считали меня человеком второго сорта. В тот роковой момент, она нашла свой выход – вместо того, чтобы рассказать моряку историю об исцелении людей из его племени, я привел в пример свою соседку, и он просто не поверил мне, так как считал, что мы люди из разных миров. Произошло то, что я хотел на самом деле – месть, и мне пришлось с этим знанием смириться. Впредь, я больше никогда не лечил белых, поскольку не был уверен, что могу сохранить чистоту намерений. Шаман пробыл в деревне недолго, но я был поражен, как великолепно он говорил теперь на английском. И он подтвердил мне, что обучая меня, он обучался сам. Это была наша последняя встреча. Иногда он, через орла передавал мне привет, и это грело мне сердце. Я продолжал вести свою практику.

Жители моего племени уже настолько верили в мою способность исцелять, что я не всегда утруждал себя рассказами и микстурами, а накладывал им руки на больное место и говорил, что боль ушла, и, благодаря их вере, она исчезала. В свободное время я писал книгу, в которой рассказывал те истории, что слышал. Я ее не опубликовал, но сам перечитывал с удовольствием. В соседней деревне миссионеры открыли школу, и я учил в ней детей английскому, отдавая дань тому доктору, что когда-то научил меня. Умер я в положенный срок. Мне казалось, что я прожил хорошую жизнь.

Так оно и было. Но были и кармические долги, которые требовали своего возвращения. Мне предстояло в следующих жизнях уравновесить аборты, которые я проводил, издать книгу, которую я написал, и победить демона, который спал во мне, но просыпался, когда приходил его час. Пока же я продолжал свой путь целителя. На этот раз я выбрал воплотиться в теле ведьмы. Я надеялся, что жизнь в гармонии с ритмами природы сможет научить меня смирению перед судьбой, и я больше не буду требовать от нее почтения к моей персоне, как я делал во многих жизнях до этого. Моя родственная Душа, с которой мы в любви прожили нашу прошлую жизнь, отправилась на Землю со мной. Мы знали, что нам не суждено в этот раз быть вместе долго, но, даже возможность короткой встречи радовала нас до глубины Души.

Мой мир был полон гномов и фей. Бабушка рассказывала мне про них истории, и они оживали в моем воображении. Мы пели для них песни, пока пряли полотно. Мы жили в доме втроем – я, мама и бабушка. Нам было хорошо вместе, мы понимали друг друга без слов. Меня немного расстраивало, что у нас не было большой семьи. У меня не было дядей, братьев, сестер и, конечно, отца. Но я редко об этом задумывалась, а когда спрашивала у мамы или бабушки, почему это так, получала всегда один и тот же ответ – потому что таков порядок вещей. В основном я была на бабушкином попечении. Мама вечно куда-то уходила, то заплести венок на рассвете, то собрать траву на заходе луны. Бабушка же была со мной. Когда мне исполнилось восемь лет, она подарила мне веретено и научила прясть нити под звуки песен. У каждой песни был свой набор слов, и нить выходила разной. Если она получалась длинной и тонкой – мы обвязывали ей шею коня, чтобы он не болел. Если толстой, как жгут – сжигали ее в огне, чтобы срастить кость. А если кроваво красной – то она доставалась роженице для облегчения схваток. Когда у соседей что-нибудь болело, они приходили к нам, пили зелье, которое варила мама, и уходили. Бабушка всегда бормотала им что-то в след. Мы лечили и животных. Я знала, что иногда надо гладить против шерсти, чтобы боль прошла, но только стоя под Луной лицом на восток. А еще я умела подражать завыванию ветра, шороху травы и бегу волн. Я очень любила стоять на перекрестках дорог и рассыпать пшено, зазывая гостей. Гости к нам в дом приходили редко, все больше больные, но иногда приезжал мужчина из соседней деревни и привозил маме и мне подарки. Не знаю, почему, но я ждала его посещений с нетерпеньем и была к нему очень привязана. Еще я любила танцы. Мы танцевали всей деревней до упаду, каждую весну и осень: вначале рядами на тропинках средь холмов, а затем в доме – в круговую. Бывало, что мы выходили и парами. Мне доставались комплименты, многие считали меня симпатичной, но меня это мало заботило. Счастье и удовольствие переполняли меня, и я становилась слегка сумасшедшей. После танцев бабушка подолгу расчесывала мои волосы, перебирая волос за волосом, пока я не успокаивалась и не проваливалась в сон. А утром мы ходили с ней к ручью, и неотрывно смотрели на свое отражение, и просили у него милости.