Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

А шрек? Я подумал, это некое приспособление. Бывают тетрадки прошитые, на скрепках, с пружинкой… Теперь, значит, появились какие-то новые.

Ладно, поглядим. Увижу – догадаюсь, что это и есть тот самый шрек.

Зашёл в магазин, посмотрел тетради. Есть на скрепках, на пружинках… Со шреком, вроде, нет.

Позвонил Варе:

– Нет таких тетрадей, есть обыкновенные. Покупать?

– Конечно, покупай, – сказала она. – Это, в конце концов, прихоть. А где писать, разницы никакой.

Принёс тетради, отдал Полине. Она достала их из пакета и запрыгала по комнате:

– Вот же он, шрек! Вот он, миленький, мой хороший!..

И показала обложку с зелёным чудищем. А я и не смотрел на обложки, какие ближе лежали – те и взял.

Когда объяснил, что не нарочно устроил сюрприз, а лишь по невежеству, веселья стало ещё больше.

Может быть, у нас с Варей всё хорошо, потому что возникла другая логическая связь? Вот этот человек – и детская радость?

Хоть и был у меня в тот день весьма нелепый вид.

Когда-то я жил в Крыму, в военно-морском городке Виноградное, и работал каруселью.

В своём дворе я был намного старше всех ребят и свободное время проводил с одноклассниками или рубился с матросами в настольный теннис. Но выйти во двор незамеченным я не мог: тут же отовсюду набегала малышня и брала в кольцо.

– Покружи меня, пожалуйста!.. Ну покружи!.. – просили со всех сторон. Громче остальных звучал голос Иры Шпортько, главаря этой мелкой банды. Она тянула руки, становилась на цыпочки, чуть ли не подпрыгивала передо мной…

– Ладно, уговорили, – соглашался я и крепко, но бережно брал Иру за тоненькие запястья. Она мигом затихала. Банда расступалась, освобождая площадку. Я вращался в её центре, на вытоптанном пятачке; навстречу всё быстрее бежали, пуская окнами солнечные блики, трёхэтажные дома, до крыш обвитые виноградом. Ирка летела перед глазами параллельно земле, над примятой полынью и одуванчиками, сосредоточенно, без малейшего взвизга. Я знал, сколько ей надо для счастья, – оборотов двадцать, двадцать пять.

Дальше я кружил её младшую сестру Алёну, затем других, кому сколько достанется. Они, в отличие от Иры, пищали так, что было слышно в соседних дворах.

А потом уже – друзья, матросы, настольный теннис, железо в спортзале.

Сейчас я приехал на двадцатилетие школьного выпуска. С собой взял Женьку: пусть поглядит, с какими обормотами учился батя и каким был сам. Взял бы и Лиду, если бы не врождённая аневризма сосудов мозга. Кто бы знал о ней заранее. Только исполнилось тридцать два, совсем девчонка, полная сил. Уходила на работу в прекрасном настроении…

Ещё прошлым летом я бы не тронулся с места, но теперь стал оживать. И тут – приглашение на вечер.

Мы приехали за день до праздника. В Виноградном есть на что посмотреть: море с причалами, удивительные горы, миндальные рощи, и во дворце культуры – музей военной истории. К его работе мы с друзьями приложили немало сил. Я помнил, как всемером тащили по лестнице пробитую, оплавленную броневую плиту от дзота, как водили по залу экскурсии, надписывали таблички…

– Идём скорее в музей! – заторопила Женя, едва умывшись с дороги.

– Идём.

А жив ли он сейчас? Столько времени прошло, столько событий. Я чувствовал себя немного предателем. После выпускного улетел за две с половиной тысячи километров, писал с каждым годом реже, пока и вовсе не замолчал. Больше так не буду.

Музей оказался жив и даже разросся: новые экспонаты, новый зал. Но бронеплита стояла на прежнем месте.

– Можешь потрогать, только осторожно, – прошептал я.

Женя кивнула, потянулась к заржавленной стали и отдёрнула руку, когда скрипнула, отворяясь, дверь кабинета заведующей.

Оттуда вышла юная красавица в коротком клетчатом платье. Высокая, тонкая, большеглазая, длинные тёмно-каштановые волосы, приветливая улыбка – всё это настолько не вязалось с представлением о музейном работнике!..

Кажется, даже Женька застыла, не отрывая от неё взгляда.

– Здравствуйте, – сказала девушка, подойдя. – Я тут случайно, мама попросила выйти вместо неё. Вы её помните? Между прочим, ни капли не изменились.

– Только немного полысел, – сказал я озадаченно и провёл ладонью по лбу.

– Ничего, мужчинам это к лицу, – улыбнулась она. – Простите, такая неожиданность. Я говорю глупости, не обращайте внимания…

И вдруг сквозь правильные черты я увидел её прежней: веснушки, обветренный нос, большие торчащие зубы, руки в синяках и царапинах, ободранные колени. И уши, вечно горящие от солнца двумя лампочками…