Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

– Так, – кивнула Галя.

– И тебе дают горячее, картошку, предположим с курицей, – продолжил я.

– А при чем тут картошка?

– Да погоди ты, слушай дальше.

– Ну, слушаю, принесли картошку с курицей. – сказала Галя.

– Так вот, ты ешь картошку с курицей, но сама ждешь торт.

– Ха, было такое.

– Во, про то я тебе и намекаю. Ты ешь картошку с курицей, и время длится очень долго, оно почти остановилось, – продолжал я.

– Точно. – кивнула Галя.

– Потому что ты думаешь про торт, – продолжил я.

– Так, а дальше? – внимательно слушала она.

– Дальше приносят торт. Но штука в том, что ты его съедаешь за минуту, а то, за чем ты охотился, мгновенно ускользает из твоих рук.

– А при чем тут торт и Свобода? Что-то я не поняла. – спросила недоверчиво Галя. – я тебе про высокие материи, а ты мне про какой-то там торт.

– А при том, что у них есть кое-что похожее.

– Что же это? – спросила Галя заинтересованно.

– Наслаждение. – ответил я неожиданно для самого себя.

– Что-что?

– На-сла-жде-ни-е! – повторил я по слогам с победным видом.

– Ну допустим, немного похоже, хотя это и разного поля ягоды – сказала Галя.

– Наслаждение, во-первых, никогда не бывает долгим, оно мимолетно, а во-вторых, после него ты всегда возвращаешься к той двери, через которую зашел, а то, что было там, за дверью, кажется тебе эфемерным и почти несуществующим. И вообще, оно от слова «Сладкое», так что связь есть, еще какая!

– Послушай, я вот чего думаю – сказала Галя.

– Что? – спросил я.

– Если у нас такое Наслаждение, здесь, прямо в метро, среди этих сотен людей, то что же там происходит у тех, кто все это придумывает?

Я напрягся, попытавшись понять, но мозг не дал ответа.

– Наверное это и есть космос, – сказал я.

– Кажется, я поняла – сказала вдруг Галя.

– Что?

– Помнишь Эйнштейна и его теорию относительности? – спросила она.

– Ну да, – ответил я.

– Недаром он написал, что все относительно, – уверенно сказала Галя.

– Ну он не совсем так написал, там еще есть скорость света и все от нее зависит, и чем быстрее летит тело, тем больше скорость, потому что масса тела становится меньше.

– А я тебе про то и говорю, мы едем в метро, слушаем Свободу, и в голове у нас свет. И проблемы будто отступают. А значит, мы становимся легче. Ведь проблемы создают тяжесть.

– Точно, так все и есть, – подтвердил я.

– Может нам за это Нобелевку дадут? – спросила Галя.

– А что, может и дадут!? – ответил я, и мы рассмеялись, глядя на окружающих бегущих по своим делам прохожих.

С тех пор, если опаздываю, я всегда включаю «Свободу», ведь теперь я знаю, что опоздать невозможно.

Мы шли по Невскому, предаваясь воспоминаниям о школе, когда чья-то тяжелая рука легла на плечо Егора.

– Здорово, чувачок.

– Ни хрена себе. Дрозд, ты что ли? Откуда?

– Так я здесь живу.

Над нами возвышался гигант в кожаных штанах с развивающимися темными волосами и с гитарой за плечами.

– Слушай, а чем тогда закончилась вся эта история? Ты же ушел из института? Мы тебя месяц искали. Так и не понял никто, куда ты пропал? – спросил Егор.

– Первые полгода был ад. Я летел в пропасть, и чем быстрее я падал, тем дальше от меня отдалялось дно. Но я знал, я знал, что ни хрена больше не хочу. Ни сопромат, ни «вышка» меня не прельщали. Я кроме музыки ничем не мог заниматься. Понимаешь, просто не мог. На все наплевать было.

Я вставал в девять утра и ложился в одиннадцать вечера. Не бухал, не водил девиц и ни в чем предосудительном замечен не был. Все это время я играл на гитаре. Понимаешь, ни хрена больше не делал, просто играл на гитаре.

На такую мелочь, как повестки из военкомата не было желания и времени хоть как-то отреагировать. Все стуки в дверь игнорировал. Да и все равно в наушниках ничего не слышно.

– Я «не бренчал», мешая соседям спать. Аккуратненько, сидя в наушниках, с электрогитарой в руках, разучивал нотную грамоту с утра до вечера. В парикмахерскую не ходил. Через месяц лишили стипендии. Еще через 3 месяца родители перестали присылать матпомощь. В 91-ом сытых в моем окружении в принципе не было, не говоря уж об общаге Политеха.

Затянувшись, он продолжил:

– Из общаги я почти не выходил. Когда почувствовал, что могу хоть что-то изобразить на гитаре, стал выбираться в люди. Через полгода познакомился с басистом неплохим. Он подтянул ударника, одноклассника своего. Точку нашли, стали репетировать. У ударника была сестра, она в хоре пела. Стали на фесты звать. Там с Сохатой познакомился, а она уже как-то в нужный момент в хорошую команду пригласила.