Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Работать на говнюка – это же не конец света, – мягко сказала Ада, – нет, конечно, с Надей нужно действовать в другом направлении и стараться договориться, но, тем не менее. Не конец.

– Адель, это дело всей моей жизни! – Кирилл почти закричал. – Ты же знаешь, я не святой доктор, я ненавижу все эти слюни, зубы, всех этих людей, но это моя работа и я делаю ее хорошо, мать ее за ногу! У меня есть имя, у меня запись на месяц вперед! Если клиника пойдет в тар-тарары Надьке в угоду, то куда я эту запись дену? Вариант один – идти работать по найму, чего я уже черт знает, сколько лет, не делал и весь труд, весь этот блядский труд всей моей жизни пойдет насмарку!

– А с другой стороны к ней никак не подойти? К Наде?

Кирилл еще раз смачно выматерился. Авария осталась позади, и они поехали с нормальной скоростью.

– К Наде – только сзади, – пробормотал он, – думаешь, что так долго все это тянется? Вот, пытаемся договориться. Херово только пока получается.

– Почему ты раньше не рассказывал? А родители знают? – когда кто-то из них говорил «родители», всегда имелось ввиду обе семьи.

– У тебя своих проблем хватает. Их тоже зачем расстраивать – они и так переживают…

– Кирка, ты договоришься, у тебя получится. У тебя всегда ведь получалось, – сказала Ада, сама пытаясь поверить в эти слова. У Кирилла действительно все и всегда получалось, в их большой семье он был единственным человеком, за которого можно было не переживать. Но почему-то именно сейчас Ада переживала. У нее, как и брата, тоже были дурные предчувствия.

Кирилл покивал головой, делая вид, что увлечен дорогой.

– А помнишь, как ты в десятом классе окно разбил, а к директору вместо своего отца пришел с моим, чтобы тебе дома не влетело? – вспомнила вдруг Ада, когда они подъезжали к ее дому.

– Ага. Я до последнего думал, что он не согласится, а он согласился. Мне всегда казалось, что твой отец подобрее моего.

– А мне – что твой, – и они одновременно и одинаково заулыбались, – вот скандалище потом дома был!..

– Да… А с чего это ты вспомнила? Ностальгируешь по прошлому?

– Просто так. Нет, не ностальгирую. У меня вообще нет ностальгии по прошлому.

– А у меня – есть, – грустно сказал брат, – в прошлом хорошо было…

– Кому как, – возразила Ада. Кирилл припарковался у ее подъезда, но видно было, что прощаться ему совсем не хотелось. Он прибавил радио и откинулся на спинку сиденья, сложив руки на груди и глядя куда-то вниз. Во дворе мальчишки, несмотря на мороз, играли в хоккей старыми, видавшими, наверное, еще их отцов детьми, клюшками. Даже в тусклом свете фонарей было видно, что носы и уши, торчащие из-под их съехавших шапок, были безнадежно отморожены. По дорожке, протоптанной к дому, перебежками перемещались замерзшие люди, и снег монотонно хрустел под их ногами. Ада не любила ни зиму, длящуюся с ноября по март, ни холод, ни снег, ни даже новогодние праздники, которые до сих пор обычно приходилось встречать либо с родителями, либо одной, – я бы ни за что не хотела вернуться в свои, скажем, одиннадцать или двенадцать лет.

– Это еще почему? – Кирилл вроде бы рассмеялся, но глаза так и не поднял, словно спросил на автомате, а сам думал о другом.

– А что может быть хуже этого возраста? В двенадцать лет ты просто бесправное существо. Уже не ребенок, но еще не взрослый. Даже еще не подросток, вообще не пойми кто. Вот с четырнадцати, где-то, уже интереснее, но все равно… Ностальгии у меня точно нет. Есть воспоминания – и плохие, и хорошие, но не больше того.

Мать иногда обвиняла Аду в том, что та даже не пыталась создать свое прошлое и хорошие воспоминания – ничем не интересовалась, не искала чьей-то дружбы или симпатии.

– Ну что ты будешь потом вспоминать? – возмущалась мать, пока Ада грезила мечтами о будущем.

– А я не собираюсь жить воспоминаниями, – отвечала та, – у меня столько всего впереди!..

Только к двадцатипятилетию, погрузившись в любовь к Денису и забыв на время о своем мифическом будущем, Ада поняла, насколько ценно именно настоящее – то самое, которое станет потом прошлым и воспоминаниями. Оглянувшись назад, она задумалась над словами матери – у нее, действительно, не было первой школьной любви, милой и трогательной, как в кино, не было школьных или студенческих друзей и веселых приключений – были люди, которых она такими могла считать, и которые стекали сквозь нее, как вода через сито. Все это уже нельзя было испытать – время упущено, но это не ввергло ее в грусть, а еще больше привязало к Денису, с которым не нужны были ни друзья, ни дурацкие воспоминания.